Что это за поезд? Куда он? Разве ходят по центру Ринордийска поезда?
В ответ слышался только железный грохот колёс. Казалось, им безразлично, что у них на пути: перемелют, не разбирая.
И снова - тоскливый свист. Будто в поисках чего-то, он летел вдаль, но сразу же возвещал: того, что он ищет, нет и не может быть на свете. Его тоска передавалась, побуждала тоже искать что-то и не находить.
Адель встала на его зов, медленно подошла к окну. Небо уже чуть тронуто розовым, и далеко, почти у горизонта, чудится тоненькая струйка бегущего дыма - вот там, наверно, проезжает сейчас паровоз. Впрочем, скорее всего, это лишь игра воображения. В небе, хорошо видные в предзакатном воздухе, вились чёрные птичьи силуэты.
«Выследят, слетятся, как стервятники», - вспомнила она. Так вроде бы сказала тогда Рита...
Где она теперь?
В вагоне было так холодно - ещё холоднее, чем обычно бывало. Похоже, на этот раз он даже не отапливался.
Да уж, повезло.
Рита попыталась закутаться поплотнее в бесформенный кусок ткани. Что это - старое покрывало? чья-то шаль? Осталось здесь после кого-то, но больше ничего не было, а накрыться хоть чем-нибудь надо - температура, наверно, не выше, чем снаружи.
Но не помогало - это тряпьё почти не грело и ещё постоянно терялось, ускользало: слишком мало его было, чтоб укрыться. Краем сознания - полубред, полусон застил его - Рита чувствовала, что её трясёт крупной дрожью; наверняка даже видно со стороны. Она попробовала не дрожать. Не получилось: тело уже почти неподконтрольно.
Она натянула материю на голову, спряталась полностью, но холод был и там, в тесном мраке между покрывалом и деревянной доской, на которой Рита лежала, - тоже промёрзшими насквозь. Она подтянула руки к лицу, подышала на них. Даже тепло своего дыхания не ощущалось: не успевая достигнуть цели, оно исчезало в никуда.
Оставалось заснуть поскорее - во сне, наверно, уже бы ничего не чувствовалось. Но нет, и заснуть не получалось.
Обнял бы кто-нибудь, - подумалось невольно. Всё бы легче.
Нет, конечно, никто не придёт и не обнимет; никого здесь нет. Почти как наяву всплыл перед глазами Ринордийск, замелькали его вечерние фиолетовые улицы, замелькали очертания парка, люди, которые были ей знакомы, - иронично-галантный Редисов, оригинал Бобров, мальчишка Хассель, чей как бы случайный взгляд она порой на себе ловила, Зенкин... Не могло же всё это просто исчезнуть вмиг. Наверняка ей просто снится дурной сон про тряску, мелькающий свет и стук колёс: тревожные мысли всплыли на поверхность и выразились так по-дурацки. Конечно же, всё это скоро кончится, она проснётся в своей квартире, ну или в чьей-то ещё квартире, а вокруг, как и всегда, будет шуметь Ринордийск, будут мчаться машины и расхаживать люди, и она улыбнётся своему спутнику, а если нет - то своему отражению...
Той ночью она как раз оставалась у Зенкина. Почему-то после того послания из прошлого Рите хотелось видеть поблизости именно Зенкина - потому ли, что он был единственным свидетелем, или потому, что он знал её, когда она ещё не называла себя фройляйн Ритой, но неподдельно восхищался ею, она чувствовала. А может, включилась старая схема - ведь и тогда, после выпускного, она прибегла именно к Зенкину. («Эй. Не проводишь меня? Не хочу возвращаться одна». А на растерянное «Да... Ты где живёшь?» - «Где я... Может, лучше к тебе?»)
Он всегда так по-щенячьи радовался, когда она говорила, что останется...
- Ну же. Смелее, liebe Herr.
Но смелее он никогда не был, и порой это начинало подбешивать - особенно теперь, когда за окном творилось чёрт знает что, всеобщее дикарское помрачение, а от всей этой жизни, может, оставалось несколько дней.
Рита тихо засмеялась:
- Так боишься каждый раз. Как будто я сломаюсь, если сожмёшь сильнее.
- Но... вам же будет больно, фройляйн.
Она отвернулась, небрежно распрямила выпавшую прядь.
- А может, я хочу, чтоб было, - и добавила мрачно, как будто думая вслух. - Когда придут за мной, наверно же, не станут нежничать.
- Ну зачем ты это, - торопливо оборвал Зенкин.
- Что именно?
- Как-то не хочется думать о таком.
- Гуманист хренов, - Рита села, спустив ноги с кровати, и смотрела теперь в окно, в неприветливую синь по ту сторону. - А если меня расстреляют, даже на могилу ведь не придёшь. Побоишься.
- Рит, ну, не говори таких вещей! - взвизгнул он.