Красно-чёрное, свистком по белому. Schuld und sühne
Aber ich, kann ich denn,
kann ich denn anders?
Hab‘ ich denn nicht dieses Verfluchte in mir -
das Feuer, die Stimme, die Qual?
Lacrimosa, «Schuld und Sühne»[1]
Шум за спиной набрал обороты, и поезд гигантской стрелой умчался вдаль, поднимая клубы снега.
Теперь вокруг осталось только нетронутое белое безмолвие. Оно растянулось до горизонта и не нарушалось ничем. И тихо. Даже ветер молчит. Один ориентир, правда, был: среди сугробов, воткнутый в случайное, необязательное место, стоял потрёпанный указатель. Надпись на табличке гласила: «Ниргенд, 2 км».
Два километра. Немного, но не очень ясно, в какую сторону эти два километра. К тому же не сказать, чтоб здесь было тепло.
«А ведь тебя предупреждали, - отозвался в голове знакомый чуть насмешливый голос. - В том числе и про то, что поезд не подходит к посёлку напрямик, до него ещё топать своим ходом».
Китти приняла это к сведению, но и только. Ввязаться - проснётся и второй голос, они, как всегда, начнут переругиваться, и будет совсем плохо. Странно... Она думала, что за пределами Ринордийска голоса поутихнут. Но, казалось, они даже набрали силу и звучали отчётливее, чем в столице: здесь ничто не заглушало их.
К тому же, к тому же....
Китти сделала несколько шагов - от таблички вглубь белизны - и остановилась. Эти бесконечные сугробы и тонкая полоска горизонта вдалеке, этот бескрайний простор...
«Мне кажется, я уже была здесь».
Конечно, нет: ни она, ни кто-то ещё конкретно в этом месте никогда не бывал, но, может быть, в другом, очень похожем...
«Холодно, никаких домов, и людей почти нет, только степь, степь...»
Это даже уже не голоса - странная, непонятно откуда взявшаяся память, которая иногда накатывала волнами, порой в самый неподходящий момент.
Она глубоко вдохнула морозный воздух. Голова закружилась, и Китти опустилась в снег.
_____________________________
[1] Но я, разве я могу,
разве я могу иначе?
Разве я не несу это проклятие в себе -
огонь, голос, мучение?
Lacrimosa, «Вина и покаяние»
(изначально фраза из фильма «Eine Stadt sucht einen Moerder»)
Китти сидела на кушетке и, чуть наклонив голову, посматривала по сторонам. Странный этот главврач расположился поодаль, то листал какие-то свои бумаги, то быстро бросал взгляд на неё и опять возвращался к бумагам.
- Значит, Китти Эрлина, - то ли спросил, то ли констатировал он.
(Прекрасно же знает, что она Китти Эрлина, что ей четырнадцать лет, что она недавно вернулась в Ринордийск и тому подобное. Равно как и то, что держать её в клинике нет оснований. Просто попросил её папочка, закадычный друг: мол, девчонка совсем умом тронулась, сами, боюсь, не справимся).
- Да.
Он помолчал - похоже, обдумывая, как бы лучше изобразить видимость работы, что, наверно, не так легко, когда работа не требуется. Наконец спросил:
- Как дела в школе?
Китти подняла взгляд и деланно полюбопытствовала:
- А почему вы начинаете с этого вопроса? У вас ведь есть моё досье. Вы и так знаете, что всё плохо.
Он как будто смутился (хотя скорее показалось):
- Да, но... мне думалось, ты захочешь сама что-то рассказать. - Китти молчала и продолжала смотреть вопросительно. - Не ладишь с одноклассниками?
- С ними в том числе.
- Ну что ж, в твоём возрасте это случается, не у всех выходит сразу наладить контакт...
- Это из-за фамилии, - отрезала Китти. - В любом случае, не думаю, что по этой причине надо держать меня здесь.
- Но ты устроила пожар...
- Я хотела сжечь только архив. Не думала, что загорится и сама комната.
- И, говорят, сопротивлялась, когда тебя наконец нашли.
- Потому что мне хотели вколоть какую-то дрянь, естественно, я сопротивлялась. А вы бы не сопротивлялись?
(Говорила она всё ровно, быстро и монотонно. Так и требуется говорить с большинством людей, выходит меньше проблем).
Он мягко улыбнулся - с усилием, опять прикидывает, как лучше сделать вид.
- Зависело бы от того, для чего предназначена эта, как ты выражаешься, «дрянь». О тебе беспокоились и хотели помочь. Поэтому же ты здесь.
- Я здесь потому, что мой отец попросил вас. Можно сказать, по блату - хотя получается весьма странный блат. Вы же знаете, что это никому не нужно. И мне в первую очередь.
- Я понял, - он кивнул. - Ты имеешь в виду, что ты в полном порядке и нам лучше всего будет отпустить тебя отсюда.
- Да, я имею в виду это.
- Но, видишь ли... Кто поручится, что всё будет в порядке и впредь? Твои родители жаловались, что ты делаешь странные вещи или уходишь в себя. Теперь поджог, побег... Что дальше?
- Скажите моему отцу, чтоб он разрешил мне сменить фамилию, - она со всей серьёзностью посмотрела в глаза главврачу. - Тогда ничего подобного больше не будет. Я не доставлю никаких проблем.