Из кабины машиниста раздался короткий требовательный свисток. «Дамочка, вы долго стоять будете? Поезд ждать не станет», - слышалось в нём.
Китти развернулась и быстро пошла к вагонам.
Отдалившись на некоторое расстояние от бараков, Эрлин закурил сигарету. Затянулся сладковатым дымом, от которого приятно першило в горле.
Там уже агония, можно не оставаться.
Он практически не курил. В виде исключения позволял себе одну сигарету, когда что-то очень важное и масштабное его стараниями завершалось удачей.
Сейчас удача была полная и несомненная. В руке ещё оставалось ощущение удобной тяжести и последнего горячечного тепла, при таком близком расстоянии улавливалось каждое вздрагивание, каждая судорога, и они до сих пор отдавались в его существе каким-то не до конца насыщающим, но крайне приятным чувством.
Желая продлить это чувство ещё немного - пока не кончилась сигарета, - а потом законсервировать и оставить на память, Эрлин снова затянулся, смешал его с дурманящими клубами дыма.
...В самом конце пути он ещё раз на минуту остановился - напоследок окинуть её взглядом, прежде чем втолкнуть в барак. В свете фонаря было видно отлично: голова запрокинута, волосы растрёпаны, выбившиеся прядки вымокли от снега, в котором она ползала... (Да, теперь он видел всё). От неестественной бледности она казалась стеклянной: сжать чуть сильнее - и можно сломать эти хрупкие косточки, можно сделать сейчас вообще всё что угодно.
Но он не будет. Одного осознания этого факта ему было достаточно.
Эрлин докурил сигарету, бросил в снег. Всё странно будоражившее, выходившее за границы привычных будней, всё, чем были наполнены последние месяцы, - всё это завершилось и завершилось именно так, как надо.
Не оглядываясь больше, Эрлин зашагал к станции. Оттуда первый же поезд помчит его в Ринордийск - к нормальной столичной жизни.
Китти прошла в вагон; миновав шумных и суетящихся пассажиров, нашла своё место. Состав небольшой - старый дымный паровоз, три или четыре вагона, другие поезда по северу не ходили. Но, пробежавшись по маленьким заполярным городам и посёлкам, они в итоге наполнялись под завязку.
Китти залезла на верхнюю полку. Глянула было в окошко - как раз удобно обозревать, - но из-за сумерек и из-за снега ничего не увидела. Она отвернулась.
В конце концов, всё, что было в её силах, она сделала. Предупредила старосту, предложила ехать Лаванде... Не её вина, что они отказались.
И должны же у них быть какие-то свои способы защититься от стихии - староста правильно сказал, они привычные. На крайний случай есть спасательная вертолётная бригада. Вылетят, если потребуется, всё сделают как надо. Они профессионалы, лучше справятся.
Да и вообще, странная это была идея, с Лавандой. Похищение ребёнка, без чьего-либо согласия и ведома... И как такое пришло в голову?
А если бы Лаванда согласилась - что тогда? Привезла бы её в Ринордийск, а дальше? Поселила бы у себя? Вот мама-то обрадуется. И так работает допоздна, не хочет, чтоб Китти отвлекалась от учёбы («Не дёргайся, придёт ещё твоё время»). А тут ко всему прочему чужая малолетка на голову.
И чего ей далась эта Лаванда... Только потому, что напомнила Сибиллу? Ну так перед Сибиллой она ни в чём не виновата. Пообещала когда-то, что ничего ей не сделает, и продолжает выполнять обещание. При чём тут вообще Сибилла?!
Как это часто случалось после приступов самообвинения, на Китти накатила волна злости. Почему, собственно, она должна вечно чем-то жертвовать, искать какие-то невыполнимые сверхзадачи и, независимо от результата, считать, что этого недостаточно, искать снова, жертвовать снова? Только потому, что её дальний родственничек был сволочью? Она сама никому ничем не навредила. Между прочим, он успел и ей заочно попортить крови, так что и она в какой-то степени пострадавшая сторона. Но почему-то все остальные люди живут и радуются жизни, не думая особо о делах минувших дней, - хотя закрути Нонине гайки, стань вторым Верховным Правителем, что бы тут началось. А помнить о всех былых преступлениях должна только она, должна видеть тени прежних, тёмных времён там, где другие не видят ничего - лишь набившие оскомину исторические реалии, что давно превратились в картонные декорации. И ей же поручено ловить порой в воздухе тревожные предзнаменования эпохи грядущей. Но ими даже делиться бесполезно: всё равно никто не примет всерьёз.
Ну, значит, сами дураки.
Китти устроилась поудобнее, нащупала в кармане шпильку, вытащила её, чтоб можно было смотреть. Это успокоило, вернуло нормальное настроение и чувство, что не всё потеряно. Бывают и хорошие времена, когда жизнь светла и невесома, как прозрачный тюль на окне. Если не у неё, то у кого-то другого - сейчас или когда-нибудь в будущем. А если и тогда нет, то уже точно было раньше, у тех людей, и это само по себе придаёт всему смысл. Ей вдруг представилась обладательница шпильки. Не в том виде, в каком Китти обычно её представляла, - совсем по-другому, безоблачно и легко: как она натягивает чулки, чуть подкрашивает губы красной помадой, а за окном стоит ясный весенний день. Интересно, - подумалось Китти, - если убирать волосы в пучок, это удобнее, чем хвост? Она не очень понимала, как это делается, но, определённо, надо попробовать.