В неверном свете поблёскивала на ладони старая потемневшая шпилька с изящным камушком на изгибе. Когда не было звёзд на небе, когда не было самого неба, этот камушек был за звезду - ту самую, главную, путеводную. Если думать о ней, о негаснущем огне под шквальным ветром, о красных цветах на снегу, - это придаёт сил.
Китти до сих пор мало что знала о владелице шпильки, хоть и побольше, чем в четырнадцать лет. Но это казалось неважным. Не зная, она в то же время знала, будто этот дух незримо сопровождал её, поддерживая в тяжёлые времена. Будто, если в ответственный момент не хватит сил, он не позволит упасть, мягко прихватит за плечи, скажет «Давай, всё получится, ещё один шаг».
Или не скажет. Скажет другой и другое.
Вглядываясь в дрожащее пламя, Китти уже в который раз почувствовала, что кто-то стоит у неё за спиной - там, где в полумраке сгустились тени. Китти не стала оглядываться. Она знала, кто это, и знала, что так просто он не уйдёт. Будет по-прежнему стоять, снисходительно усмехаясь в ответ на каждый высокий порыв.
В конце концов, у неё ведь было два покровителя.
В углу послышался шум, слишком громкий и явственный для тени. Успев подавить вздрагивание, Китти быстро повернулась на звук.
Та девочка, Лаванда, каким-то образом пробралась в помещение и теперь молча смотрела на Китти исподлобья.
- Привет, - ничем не выказав испуга, Китти привычно изобразила улыбку.
Девочка только насупилась, но ничего не ответила и, казалось, не собиралась отвечать.
- Чего-то хочешь?
- Что это у тебя? - Лаванда кивнула на сомкнутые пальцы Китти.
- Это? - она раскрыла ладонь. - Шпилька. Хочешь посмотреть? Она красивая.
Девочка отступила на шаг и насупилась ещё больше.
- От тебя ничего не хочу. Ты обманщица.
- Да? - Китти удивлённо подняла брови. - Почему?
- Ты притворяешься, что ты - это не ты. Ты всегда притворяешься.
- Ах, вот что, - она принуждённо рассмеялась. - Ну, иногда приходится.
Сверкнув ярко-голубыми глазами, - так смотрят на несомненного классового врага - девочка шумно пересекла жилище и вышла. Холодный ветер с улицы на мгновение ворвался внутрь, колыхнул пламя свечи, но оно не погасло и скоро выпрямилось, успокоилось.
В таком же полумраке, в собственном кабинете сидел, наверно, и Кирилл Эрлин: большое удобное кресло, широкий стол, на столе - бумаги, разложенные в идеальном порядке, бутылка Nolle неподалёку, на ладони, раскрытой в том же жесте, - потемневшая, слегка погнутая шпилька, на лице - такая же ничего не значащая полуулыбка. Впрочем, нет, в отсутствие свидетелей и если дела складывались удачно (а они складывались удачно), он мог и искренне улыбаться - улыбка довольства собой и своей жизнью, улыбка человека, эффектно завершившего крайне важную авантюру.
Китти отогнала очередное непрошенное воспоминание. Пожалуй, пора уже ложиться спать: меньше будет глупых мыслей.
«Но сколько бы я ни пыталась свернуть на чужой путь, меня вновь возвращало на свою колею».
День за днём она бродила в снежных заносах, уходя так, чтоб деревенька лишь мелькала вдали чёрной грядой и уже не попадались люди. Проходила неделя, вторая...
Она помнила, зачем находилась здесь формально, но к плану репортажа не приступала. Это недолго, успеет и за несколько дней. Побольше красиво сложенных пёстрых слов, рисующих сплетения узора в нужной тональности, а смысл... Смысл углядит тот, кому он понадобится, - и какой понадобится. Слова сами по себе - ничто. Это только такие, как Феликс, считают, что слова что-то значат, - будто всё его тявканье в адрес Нонине не пустое сотрясание воздуха, а если «собраться всем вместе и объявить своё «нет»», то это вообще всё изменит.
Феликс - позёр и истерик. Считает себя адептом Лунева, лавры прежних поколений не дают покоя. А то, что Лунев никогда никого не призывал к борьбе, только один раз написал стихотворение по наитию и тысячу раз потом пожалел, - этого всего он, видимо, не знает. Выискался специалист по «чёрному времени».
Китти ему этого, разумеется, не говорила. Будет снова выбешивать своей театральщиной - тогда скажет. А может, и не скажет.
Алые пятна заката окрашивали снег, и воздух был красноват и сумеречен. Здесь, на зимней равнине, в призрачном гаснущем свете голоса оживали и подступали с новой силой. Китти привычно слушала их - по кругу, по кругу, - и ей казалось, будто она может, будто должна что-то сделать, чтоб разбить наконец этот круг. Будто за этим она в действительности здесь, а не из-за какого-то дурацкого репортажа.