— Венька-а! — заорал Валька. — Держи ее!
Галинка забежала в полутемную большую камору и прислонилась к стене.
— Она здесь! Здесь! — азартно кричал Валька. — Гляди не пропусти! Она хитрая! Все ходы-выходы знает!
Послышалось частое Валькино дыхание, шаги. Галинка приникла к стене, затаилась. Валька зашел в камору и, конечно же, сразу приметил девочку.
— Попалась? — злорадно спросил он. — Давай фотографию!
— А я ее выбросила, — отходя от стены, спокойно сказала Галинка.
В дверях каморы показался запыхавшийся Венька.
— Говорит, выбросила, — усмехнулся Валька. — Врет.
— Отдай, Галинка. Хуже будет.
Мальчишки медленно придвигались к девочке.
— Двое на одну, да? — отступая, спросила Галинка.
— За пазухой она, — хмуро сказал Валька.
— Только попробуй, только попробуй! Предатель! Закричу!
И Галинка действительно закричала, да так пронзительно, так громко, что мальчишки в нерешительности остановились. Потом Валька, для чего-то поплевав на ладони, двинулся вперед. Галинка снова закричала, но Валька, обхватив одной рукой девочку, второй полез за ворот платьица.
— Здесь она, Венька! Здесь! Ой! — вдруг заорал он, хватаясь за плечо. — Укусила.
Галинка рванулась к двери, успела показать мальчишкам язык и побежала вниз по лестнице, часто-часто перебирая ногами.
— Врешь, не уйдешь, — шипел Валька, прыгая сразу через две-три ступеньки.
Догнал он Галинку лишь на улице, возле тополя, обхватил девочку за талию и вместе с ней повалился на траву. Подоспел Венька. Галинка закричала.
— Теперь кричи не кричи — все равно отберу, — пыхтел Валька. — Кусаться вздумала? Я тебе покусаюсь…
И в это время поблизости раздался милицейский свисток. Ребята разом оглянулись. К ним легко, как молодой, бежал участковый Мирон Евсеич Вахрамеев.
— Тикай! — крикнул Венька.
Мальчишки бросились наутек. Мирон Евсеич еще раз свистнул, подошел к девочке, покачал головой.
— С таких лет и уже по запазухам? А? Это что же делается-то на белом свете… Ничего, Галинка. Вечером шкуру-то мать с отцом с них спустят.
— Не надо, — застегивая платьице, попросила Галинка.
— Что? — не понял участковый.
— Не надо никому ничего говорить.
— Вот те и раз! — удивился Мирон Евсеич. — Это почему же?
— Так.
Вахрамеев подумал немного и решительно сказал:
— Не могу, милая. Я кто?
— Милиционер.
— Участковый уполномоченный я. И, между прочим, старший лейтенант. Какая, значит, моя первая обязанность?
— На мотоцикле кататься.
— Порядок! Порядок — моя первая обязанность. Понятно?
— Ага.
— А с тобой, понимаешь, можно сказать, полный беспорядок получился.
Мирон Евсеич посмотрел на девочку, строго покашлял и не спеша зашагал по дороге.
— Дядя Мирон! — бросаясь следом, крикнула Галинка. — Не говорите!
Участковый остановился, посмотрел на девочку и начал закуривать.
— Да-а, времена-моменты, — протянул он. — Это что же получается? Черт те что получается! Хулиганство налицо, а я, значит, должен молчать?
— Они не хулиганы.
— А это уж мне позволь решать. Да ты, Галинка, не бойся. Не тронут. А если тронут, у меня разговор короток!
— Дядя Мирон, а если я вам что-то скажу? Секретное!
— Секретное? Говори.
— Дайте слово, что никому не расскажете?
— Ладно, — внимательно посмотрев на девочку, решился участковый. — Даю.
— Они фотографию хотели отобрать.
— Какую фотографию?
— Отвернитесь.
— А?
— Отвернитесь, говорю!
— Ага, — дошло до Мирона Евсеича. Он отвернулся, подождал. — Готово?
— Готово, — ответила Галинка, протягивая фотографию.
Вахрамеев долго смотрел на фотографию, хмыкал, покачивал головой, курил, часто и глубоко затягиваясь.
— Занятная карточка. Они для чего у тебя ее отнимали-то? Да ты говори, коли уж начала. Видел я этого солдатика. Давно, правда, было…
— Вот и Коля Однорукий видел!
— Да ты-то откуда знаешь?
— Я Веньку выследила. Он ему фотографию показывал. А Коля и говорит: «Видел я эту фотографию». А вот когда — так и не вспомнил.
— А я помню, — сказал Мирон Евсеич, но сразу же перевел разговор. — Рассказывай, Галинка, рассказывай. Он как показывал — тайно или открыто?
— Тайком. Подложил на траву, спрятался и ждет. Дядя Коля поднял, долго удивлялся, позвал тетю Настю и говорит: мол, жениха Танькиного нашел! В кармане лежит.
— В каком кармане? — не понял Мирон Евсеич.
— Коля в карман фотографию-то положил, а пиджак повесил на поленницу.