— Венька где?
— Не знаю, — быстро ответил Валька.
— Врет он! Врет! За дядей Тимофеем он побежал!
Мирон Евсеич махнул рукой и побежал дальше. Валька и Галинка бросились следом.
Тимофей Сергеевич Аржаков, плотный представительный мужчина, одетый в серый костюм и светлые туфли, шел по кладбищу. Шел он медленно, часто останавливался, рассматривал памятники, читал надписи, шел в сторону Мишкиной могилы.
Венька, до этого стоявший в кустах, пополз между могильными холмами, нашел деревянный крест Мишки Башарина и положил на могилу фотографию Савраскина. Потом он отполз в сторону и спрятался за мраморный старинный памятник.
Аржаков подошел к Мишкиной могиле, прислонил лопату к дереву, долго смотрел на исцветшую фотографию, заметил белый квадратик, наклонился, поднял, приблизил к глазам и вдруг тонко, по-заячьи, закричал и медленно осел на землю. Ему вдруг почудилось, что древнюю тишину сельского кладбища распорола неудержная шквалистая автоматная очередь.
Близко, совсем близко приблизил к глазам фотографию Тимофей. Смотрел на него Савраскин, чуть посмеиваясь, с любопытством…
Он так же смотрел тогда, в сорок втором, стоя на краю обрыва рядом со Степаном Башариным. А было так.
Низенький офицер в сопровождении двух солдат медленно шел вдоль неровного строя русских. Порой он останавливался, замирал на секунду, но, поймав презрительный взгляд, усмехался и шел дальше. Остановился он и перед Савраскиным. «Чего уставился, дурак?» — спросил Савраскин и улыбнулся. Офицер перевел взгляд на Степана Башарина и сразу же отвел — столько спокойствия было во взгляде солдата. Тимофей смотрел на офицера решительно и ненавидяще. «Стреляй, гад!» — крикнул Тимофей, но в его глазах офицер заметил смятение и страх. «Стреляй, сволочь!» — рванув на груди гимнастерку, снова крикнул Тимофей.
Офицер кивнул, и два солдата поволокли Тимофея и поставили его перед пленными. Офицер приставил к его виску пистолет, еще двое солдат уперли автоматы ему в спину. По знаку офицера подали автомат Тимофею. «Стреляй. Будешь жить. Считаю до трех», — по-русски приказал офицер. Степан смотрел на Тимофея спокойно, ободряюще. И Савраскин поднял голову, улыбнулся. «Раз!» Горел закат. Большое небо висело над головой. Журчал где-то ручей. «Два!» Видел Тимофей только два лица, Степана и Савраскина. Степана он знал с детских лет, а Савраскина жалел по молодости, помогал ему, поддерживал, да и Степан много хорошего рассказал о нем. Слаб был Савраскин, изранен… А кругом было тихо, лишь журчал ручей, синело небо. Ведь все равно расстреляют! А так он будет жить. Жить! «Три!» Тимофей нажал спусковой крючок. Савраскин упал как подкошенный, а Степан, качаясь, стоял, кричал что-то, потом тоже тяжело повалился на землю…
Тимофей давил и давил крючок. Падали солдаты. Все равно всех бы расстреляли. А он будет жить. Жи-ить! Кончились патроны. Обрушилась тишина…
Офицер засмеялся. Тимофей, растягивая губы в жалкой ухмылке, опустился на землю. Немцы хлестнули автоматными очередями, добивая раненых. Тимофея подняли с земли, подвели к грузовой машине и втолкнули в кузов… Он будет жить.
Хрустнула под ногой Веньки сухая ветка. Аржаков вскочил, увидел мальчика, растерянно ухмыльнулся.
— Вениамин, — делая шаг к мальчику, произнес он. — Захаров… Здравствуй, Вениамин…
Плеснулась в глазах Аржакова беспощадность. Венька метнулся в сторону к побежал. Замелькали перед ним кресты, стволы деревьев, кусты… «Стой!» — услышал он чей-то крик. Венька выбежал на берег речки и, не раздумывая, нырнул с обрыва в омут, долго плыл под водой, а когда, вынырнув, оглянулся, никого не увидел. Венька доплыл до другого берега, ступил на сушу и, как был, мокрый, помчался к деревне.
А Тимофей стоял недалеко от омута и смотрел, как к нему подходил Мирон Евсеич.
— Здорово, Тимофей Сергеич!
— Здравствуй, Мирон.
— В салочки с мальчишкой решил поиграть?
— Угадал.
— В твои-то годы… Не догнал?
— Да разве его догонишь? — с усилием улыбнулся Аржаков.
— Я тебе ору «стой», а ты бежишь. Куда? Зачем?
— Говорю — в салочки.
— Ну ладно, Тимофей Сергеич. Посмеялись — и хватит. Что это у тебя в руке-то? Ну-ка покажь. Покажь, покажь…
— Ты что?! — повысил голос Аржаков. — Занимайся своим делом! Ты что?!
— А я своим делом и занимаюсь, Тимофей Сергеич. Ты уж покажь.
Тимофей Сергеевич вдруг рассмеялся, поднял с земли несколько камней и, бросая их в воду, пошел к мосту. Мирон Евсеич пошел следом. Один из камней Аржаков швырнул почти на самую середину омута.