- С чего бы это так?
- Так вот он… - молодой мужчина указал на старика, - и есть тот самый Брендан, который намедни вернулся из своего путешествия.
- Ха, мореплаватель, говоришь? И на чём он ходит? На своих кожаных корачах? Не смеши.
Но улыбка жреца стала ещё шире:
- Сей Брендан ходил семь лет по морям за Оловянными островами. И именно он открыл земли с кипящей водой и Зелёные острова, князь.
- Что?!
Глаза Брячислава расширились, и князь медленно произнёс:
- Спроси его, может ли он показать дорогу туда?
Путята проквакал сказанное на латыни, и монах часто-часто закивал головой в знак согласия. Гостомысл взглянул на брата, и получив от того немое согласие, сказал:
- Скажи монаху, что мы сохраним ему жизнь, если он покажет нам путь в те места. Не обманет – будет жить. Если солгал – рыб в море много, и все есть хотят.
Жрец вновь перевёл славянские слова, и Брендан снова закивал головой, заколотил себя в грудь, забормотал. Брячислав махнул рукой:
- Уведите его, и стеречь, как зеницу ока.
Двое дружинников вывели пленного через уже давно распахнутые настежь ворота.
- А с прочими что делать, княже?
Старший воин показал на церковь, из которой по-прежнему доносилось заунывное пение, и Гостомысл зловеще усмехнулся:
- Друиды поведали мне, что сии служители обожают жечь тех, кто не верует в их Бога, живьём на кострах. Так поджарьте их тоже.
…Без лишних слов воины принялись за дело: они сносили к стенам строения дрова из больших поленниц, вытаскивали из келий мебель, подтаскивали деревянные телеги, в обилии стоящие под навесами. Между тем монахи внутри спохватились – молитва давно закончилась, но попытка выйти из церкви не удалась. Поднявшись же на звонницу, они обнаружили, что двор полон воинами в неведомом им вооружении и одеждах, занятых деловитым грабежом. В ужасе служители замолчали, надеясь, что это просто грабители, и насытившись, чужие уйдут, сохранив жизнь обитателям монастыря. Между тем славяне уже закончили с дровами, подкатив пару бочек с маслом, найденным на поварне, ловко вышибли днища, вёдрами обильно полили дерево, покрывающее церковь до середины стен. Путята высек огонь, запалив факел, затем медленно произнёс нараспев:
- Истинным Богам приносим в жертву нечестивцев, поклоняющихся Проклятому Истинными Богами.
Широко размахнулся, и, прочертив короткую дымную дугу, факел упал на груду дров… Миг, и первый, ещё робкий огонёк пробежал по расколотому вдоль бревну. Другой, и вдруг жадно, с рёвом набросился на обильную пищу, вкусно приправленному маслом. Высокое пламя с гулом взметнулось выше крыши, с такой жадностью, что затрещали волосы от жара у тех, кто стоял ближе всех. Вопль ужаса донёсся изнутри церкви, но голос огня было громче. Спустя некоторое время строение превратилось в вулкан, извергающий из себя обломки камня, лопающегося от неимоверного жара. А крикии сгорающих заживо монахов стихли почти мгновенно. Друид с сердитым видом направился к князю, подойдя ближе, плюнул тому под ноги:
- Легко ты отпустил их князь!
Брячислав, при этом действии чужака схватившийся за меч, с усилием разжал пальцы, сузив глаза, медленно процедил:
- Ты, жрец, оказывается, и на нашем языке говорить умеешь?.. И это, по-твоему – легко?
Тот упрямо повторил:
- Легко. Видел бы ты, что они творили здесь по округе…
Отвернулся в сторону, но его нагнал голос князя:
- Росичи наслаждения в чужих муках не ищут и не видят. Запомни это, друид, и передай своим.
Затем, спустя мгновение, послышалась команда:
- Возвращаемся!..
…Плотный строй дружинников покинул чадящие, жутко воняющие горелым мясом развалины церкви и вышел за ворота бывшего монастыря. В середине вели пленного монаха, накинув ему верёвку на шею и скрутив руки за спиной. Князь знаком поманил к себе Храбра и Слава и, вручив юношам конец пут, сурово бросил:
- Головой отвечаете.
Оба отрока вытянулись, ударили себя кулаками в грудь, кивнули головами... Первые вёрсты пути прошли спокойно. Пыльная дорога, белая трава по её краям. Кто-то из воинов нагнулся, на ходу сорвал пучок, понюхал, скривился, выбросил, пояснив товарищам:
- Вроде с виду сочная, а горечью отдаёт. На такой хороший скот не вырастишь…
Монах торопливо перебирал босыми ногами, стараясь не отставать от идущих ровным воинским шагом воинов, по-прежнему не переставая что-то шептать себе под нос. Прислушавшись, Храбр уловил: «Домине», «Амен», «Езус Крайст» и другую тарабарщину. Махнул рукой другу:
- Похоже, Проклятому молится.
Тот сурово взглянул на съёжившегося от такого взгляда пленника, бросил:
- Тот ему теперь не поможет.
Дружинники перевалили холм и вдруг встали, как вкопанные – в низине так же замер воинский строй:
- Ромеи!
…Плотные ряды продолговатых прямоугольных щитов, уже виденные славянами ранее, на плавучей каторге, ощетинились рядами копий. Надо отдать должное выучке противника – те сбили коробку почти моментально, буквально за мгновения. Непривычного вида шлемы с гребнями, те же, с ремнями, доспехи и голые ноги. Но в этот раз им противостояли не полуголые пикты, а настоящие воины, с ног до головы закованные в сталь и железо. Раз, и самые сильные и опытные продвигаются в передние шеренги. Два – монаха и отроков задвигают в глубину строя. Три – ряды дружинников перестраиваются в клин. Так же, как и у римлян, сталкиваются с треском ростовые щиты и выстраивают стену, зло ощетинившуюся копьями. Но есть и различие – щиты славян прикрывают воинов почти с ног до головы, а копья держат товарищи щитоносцев, готовые орудовать ими обеими руками. Да и оружие у них длиннее римского. Но и это не всё – в отличие от римского неполного легиона из шести манипул славяне бьются тройками – копьеносец, щитоноша, и секиробоец. Боец, вооружённый двуручной широколезвийной секирой на длинной, окованной металлом рукояти. И всё это одновременно со всеми. Каждая тройка – звено одной стены – дружины. Свистнула свирель в руках Путяты-жреца, и по её звуку все одновременно сделали первый шаг. Брячислав вскинул руку, и из-за стены щитов ударил дождь стальных стен. Лучшие из лучших принялись за работу. Тяжёлую, страдную воинскую работу. Пять смертей в воздухе. Шестая – на тетиве. Попасть в глаз оленю с трёхсот шагов – для них детская забава.
- Барра!
Тот же, уже знакомый славянам крик снизу, от ромейского строя. Голоногие переходят на быстрый шаг. У них бьёт барабан. Хрипло вскрикивает невиданная доселе труба, опоясывающая трубача, и затихает, издав непонятный звук – меткая стрела жалит музыканта в шею, пробивает её, заставив несчастного захлебнуться собственной кровью и выплеснуть её окровавленными губами в буксин. Спустя мгновение падает барабанщик – стрелки славян бьют метко, часто и зло. Без промахов. Щиты моментально обрастают жуткой щетиной, мешая воинам. Но через мгновение славянские стрелки меняют прицел, и на этот раз противнику приходится гораздо хуже – стальные острия находят щели в сплошной стене, прошивают поножи, валя солдат на землю, проскакивают в узкую полоску между шлемом и краем щита. Легион, тем не менее, атакует, теряя одного за другим свои солдат. Строй взбирается на холм по узкой дороге, оставляя за собой холмики тел и уменьшаясь на глазах. Монах замер, скрестив связанные руки на груди, а Храбр толкнул Слава:
- Выдержат?!
Выдержали. Добрались до выстроившейся стенки боевых троек, благо столкнулись то нос к носу – разделяло римлян и дружину меньше сотни саженей. Так что лучники били в упор, по сути. С грохотом и треском сошлись щиты, послышались злые короткие выкрики римских командиров, и… Лопнул один вражеский щит, другой… Узкое четырёхгранное лезвие пробивает вязкий дуб, обтянутый толстой кожей. Секиробойцы, пользуясь своим ростом, благо ромеи ниже славян поголовно на голову, а то и больше, с оттяжкой, на выдохе обрушивают на солдат своё жуткое оружие, разваливая тела на части. Не помогают и доспехи. Щитоносцы утыкают низ своих больших миндалевидных щитов в землю, упираются в него ступнёй – всё. Они – скала, которую не сдвинуть никому. И сказывается длина славянских копий, отбрасывающих врага, не дающая сойтись вплотную. Исступленные крики обозлённых римлян, команды их командиров. Все силы брошены на то, чтобы проломить эту неуязвимую стену из высоченных щитов алого цвета, чтобы дотянуться до врага, поразить его мечом, на худой конец, вцепиться зубами в горло – тщетно… Эти неведомые гиганты стоят нерушимо. Кажется, что они не люди, а могучие титаны из древних легенд, восставшие против Богов. Удар огромного топора, который не в силах удержать обычный человек, разбивает щит вдребезги, отсекает не только руку, держащую щит, но и разваливает самого воина надвое, до самой земли. А товарищ гиганта страхует – защищает от других врагов, щитоносец ловко орудует неподьёмным для ромея щитом, и в сердце солдата невольно закрадывается страх… И пропадает неведомо куда боевой пыл, становится тяжелее орудовать коротким солдатским мечом, выпадает из руки сарисса… Стихают команды командиров, легионеры дерутся уже не столько для того, чтобы уничтожить неизвестных варваров, сколько чтобы сохранить свою жизнь. В запале схватки они не замечают, что их противник уже перестраивается. Края алой стены дружины выплёскивают два языка, охватывающих быстро редеющую манипулу, которую неумолимо перемалывают секироносцы и лучники. Громкий, нечеловеческий рык из глубины славянского строя, и… Удар щитом, не таким массивным, как у тех, кто прикрывает своих товарищей, но при славянской силушке и его достаточно. Легионер катится по земле, а длинный прямой клинок рассекает его тело, словно и нет кожаных, густо проклёпанных медью доспехов. Булат против кожи. Сталь против меди. Сила против слабости… Снова рык, и остатки манипулы почти мгновенно растворяются среди тусклых, крашенных в коричневый и чёрный цвет доспехов. Славяне не любят блестящее, сияющее золотом и серебром оружие. Случайный солнечный зайчик может выдать воинов врагу задолго до того, как человеческий глаз сможет различить противников. Лишь лезвия мечей сияют чистотой и невиданным прежде рисунком булатной стали. И крошит славянское оружие солдат Распятого, проклятого Истинными Богами…