ставил моего подзащитного. Я всё равно добьюсь его освобождения. - Это невозможно, - покачал головой Али. - Его вина неоспорима. - Он сознался в том, что оболгал себя и написал признание под давлением, - гордо вскинув голову, заявила адвокат. - И вы считаете это достаточным для оправдания? Не смешите меня! - фыркнул мисуратец. - У меня ещё не все козыри задействованы, уважаемый, так что посмотрим ещё как карта ляжет, - Умм Хурейр Фатах явно не собиралась сдаваться. - Посмотрим, посмотрим, - Али тоже не думал уступать. Я же осторожно взял адвоката под локоть и отвёл в угол. - Вы видели то, что произошло во дворе? - я всё ещё так и не отошёл от пережитого. - Тот кошмар во время заседания? Разумеется, - кивнула девушка. - Я видела как его убили... Файсаля аль-Фатхи. Как я теперь скажу об этом Музаффару - это ведь убьёт его... - Вам его жаль? - да я просто мастер задавать неоднозначные вопросы неожиданно даже для самого себя. - Файсаля? Конечно. Не могу поверить в то, что каких-нибудь пару часов назад он был ещё жив, а сейчас его уже нет... Глупая смерть... Нелепая... Перед моими глазами вновь отчётливо встала недавняя картинка - умирающий Файсаль в окружении перепуганных и взволнованных людей. И кровь. Кровь на рубашке, кровь на обложке нотной тетради, кровь на мостовой. » И Музаффар тоже должен жить», - такими были последние слова молодого композитора. Должен жить. Жить. Я закусил губу почти до крови и, быстро моргнув, не позволил пролиться набежавшим на глаза слезам. - Убийцу ведь никто не вычислит, - с горечью и досадой выдавил из себя я. - Ну, если этим дело заняться всерьёз, то, может, и вычислят, - не была столь категорична Умм Хурейр Фатах. - Только вот кто этим всем займётся? - и чего это я вдруг стал таким пессимистом? - Юсуф аль-Мирджаби, - со стопроцентной уверенностью ответила адвокат. - А почему не вы? - наши взгляды пересеклись. Я стоял так близко от собеседницы, что мог разглядеть каждую родинку на её лице и от моего взора не укрылись глубоко запавшие глаза девушки, очерченные тёмными кругами, словно у панды, что издали было не так заметно. Умм Хурейр выглядела больной, несмотря на то, что изо всех сил бодрилась и умело скрывала свою болезненность под макияжем. - Дело Музаффара - моё последнее дело, - чуть слышно ответила ливийка. - Вне зависимости от того, выиграю я его или проиграю, больше я не возьмусь никого защищать. Хотя бы потому, что просто не успею. «Не успеет? Почему?» - озвучить свои мысли я не успел, так как к девушке подошёл какой-то высокий, хорошо одетый мужчина со смуглой кожей и блестящей лысиной на голове. - Извините, что перебиваю, уважаемый, - вмешался в разговор незнакомец, -, но я украду у вас на время госпожу Умм Хурейр. Надеюсь, вы не будете против? - Если только сама Умм Хурейр не имеет никаких возражений, - ответил на это я. Адвокат лишь улыбнулась и покачала головой. - Я ненадолго, - пообещала она и удалилась в сопровождении высокого мужчины. Я перевёл взгляд на настенный часы. До конца перерыва оставалось чуть менее десяти минут. Быстрым взором я окинул присутствующих. Люди во всю обсуждали заседание и в коридорах стоял гул. Присутствующих было немного: несколько свидетелей, Юсуф аль-Мирджаби, Али, трое важных напыщенных судей, мрачноватый прокурор с массивной бульдожьей челюстью, чей тяжёлый взгляд повергал в уныние даже самого отъявленного оптимиста, и Умм Хурейр Фатах. Сахима среди них не было. Куда же он мог деться прям посреди заседания? Мысли о пропаже эксперта настолько увлекли меня, что и сам не заметил, как на плечо легла чья-то холодная рука. От неожиданности я чуть было не подпрыгнул. - Извините, что напугала, - за моей спиной стояла Умм Хурейр. - А, не страшно, - заставил себя улыбнуться я и покосился на человека, с которым только что беседовала адвокат: - А кто этот господин, если не секрет? - Очень важный свидетель. Музаффар после того, как побывал в плену, попал в госпиталь на месяц. Потом последовала реабилитация, весьма длительная при чём. Здоровье моего подзащитного было сильно подорвано и он подхватил воспаление лёгких. Музаффар снова попал в больницу, снова пролежал там долгое время, после чего остановился у моего свидетеля. Жил он у него до тех пор, пока не поправился и не переехал в столицу. А в Триполи господин аль-Сирти появился как раз в тот день, когда убили Арифа аль-Сибди, соответственно, он никак не мог совершить всех предыдущих убийств, так как был слишком далеко от Триполи и почти всё время находился дома из-за состояния здоровья. Моё сердце пропустило удар. А затем - ещё один. - Интересно, а в котором часу был убит Ариф? Ведь в день его убийства я ужинал с Музаффаром в мастерской Альфард и если время убийства и время ужина совпадают, то... - тут я осёкся, понимая, что для всего этого нужен Сахим, которого, как назло, по-прежнему нигде не было. - То вы - ещё один свидетель, - сказала Умм Хурейр и тоже пробежалась глазами по головам окружающим. - Не думаю, что нам понадобится эксперт - я вчера заходила к нему по этому поводу. Теперь всё совпадает: Музаффар не мог убить Арифа, потому что был с вами... - Со мной, Хасаном, Альфард и Файсалем, - уточнил я. - Вот только Альфард, скорее всего, сейчас в Бени-Валиде, Хасан, как её брат, наверное, там же, а Файсаль погиб. Единственным свидетелем являюсь я. - Значит, я вас вызову, - пообещала адвокат и глянула на наручные часы. - Через полминуты начнётся суд. - Удачи вам, - пожелал я. - Благодарю, - с улыбкой кивнула девушка и поспешила в зал. Сахим явился через пять минут после начала заседания. Растрёпанный, с вращающимися глазами, он буквально вломился в коридор при этом тяжело дыша. - Что случилось? - меня вдруг охватило ощущение непонятной тревоги. - Ничего... хорошего, - выдохнул Сахим. - В смысле? - приподнял бровь невозмутимый Юсуф аль-Мирджаби. - Садитесь, - я дёрнул мисуратца за руку и чуть ли не насильно усадил рядом с собой. - Рассказывайте всё. Эксперт сделал глубокий вдох, потом выдох и лишь после этого начал говорить. - Когда во дворе начали стрелять, мне позвонили и попросили сходить в лабораторию. Говорил один очень высокопоставленный человек, имени которого я не буду называть по понятным причинам, и я не стал ему отказывать. А в лаборатории меня поставили перед фактом: мои материалы и мои экспертизы будут использованы так, что убийцей Арифа аль-Сибди окажется Музаффар, а не Карим. Если же я попробую возражать, а возражать я мог на вполне законных основаниях, то в лучшем случае вернусь в Мисурату до окончания суда, а в худшем... В худшем случае я вообще никуда не вернусь... Сахим замолчал. Юсуф аль-Мирджаби смотрел на него всё с тем же равнодушием, а Али - с недоверием. - И что было дальше? - спросил я. - Я согласился, - просто ответил мисуратец. - И правильно сделал, - поддержал его Али. - И жив останешься, и одним лоялистом на земле меньше станет. - Вы так ненавидите Музаффара за то, что он лоялист, что вам плевать на то, виновен он или нет, лишь бы его казнили? - язвительно осведомился я. - Я имею полное право ненавидеть лоялистов, так как они поддерживали режим, пивший кровь из простого народа на протяжении вот уже как сорока двух лет! - заявил помощник следователя. - Знаете, я последние сорок два года не жил в вашей стране и не могу судить о вашем, ныне уже покойном, лидере, но если сравнивать Карима-повстанца и Музаффара-лоялиста, то последний мне симпатичен куда больше, - отрезал я. - Мне тоже, - неожиданно согласился со мной Сахим. - Только вот не надо Карима записывать в повстанцы: он обыкновенный бандит, умело маскировавшийся как под повстанца, так и под лоялиста. Тут он был прав: Карим в составе банды Абдуллы аль-Асима кем только не успел побывать и причислять его к восставшим можно было с такой же лёгкостью, что и к правительственным войскам. - Хорошо, не буду, - сказал на я, признавая правоту коллеги. В этот самый момент в коридор с важным видом вплыл... Карим ибн Вагиз собственной персоной! - Так, так, так, - прийти в себя нам никто не дал. - Меня обсуждаете? Очень интересно. Бандит, говорите? Тогда сразу вас предупрежу: я-то, может, и бандит, но по совместительству ещё и жених племянницы прокурора... Ну, чего притихли? Обсуждайте дальше, а я послушаю... Но продолжать разговор ни у кого уже не было ни малейшего желания.