приказывает Фарид аль-Рашид. Его голос отбивается эхом от ослепительно белых стен больницы и проносится над головами повстанцев. Главарь последних криво ухмыляется, и эта ухмылка не предвещает никому ничего хорошего. - Отпустите её! - повторяет врач всё так же уверенно и твёрдо. Марьям смотрит на него умоляюще и понимает, что её судьба, её жизнь - в его руках. В тишине больницы отчётливо звучит одинокий и короткий выстрел. Но для Фарида аль-Рашида этот выстрел длился вечность... Я резко открыл глаза и увидел грустную улыбку на лице Альфард и Файсаля в шоковом состоянии. Мне и самому было не по себе. - Он убил её? - спросил я. - Убил, - эхом отозвалась Альфард. - А потом они устроили погром в больнице, - вконец убитым тоном добавил Файсаль. - Фарид аль-Рашид был настолько потрясён случившимся, что просто перестал контролировать ситуацию. Марьям умерла у него на руках от кровопотери - рана оказалась смертельной. У неё не было шансов. Ни одного. - Как и у тех, за кем пришли они? - неожиданно спросил Музаффар. - Почти, - не согласился с ним бывший санитар. - Почти. Часть раненых вытащили прямо в холл. Многие не стояли на ногах, но никого это не волновало. Нашлись смельчаки из числа врачей, кто воспротивился такому зверству, но их избили и поставили к стенке вместе с ранеными... А ещё были такие, которые решили на свой страх и риск вывести раненых, оставшихся в живых, из больницы и спасти. И среди них был и я. У одного из коллег за зданием больницы стояла машина. Он-то и увёз некоторых, но большинству не повезло... Я вновь прикрыл веки. И опять увидел уже знакомый мне холл. Но теперь пол его был залит кровью. А посреди холла на коленях стоит мужчина в белом халате, прижимая к груди мёртвое тело юной медсестры и беззвучно, безумно шепчет её имя. А у стены напротив повстанцы выстраивают раненных и совершенно беспомощных своих противников. Короткая, но кровавая драма медленно подходит к концу. Никому нет дела до Фарида аль-Рашида. Никому нет дела до его безграничного горя. У них теперь есть дела поважнее. Командир доволен. Он расхаживает перед нестройным рядом раненых. Его подчинённые ждут только команды. Это война. А что на войне человеческая жизнь, чья-то сломанная судьба, невинно загубленная душа? Ничто. Внезапно вперёд бросается молодой врач. И не один - с ним ещё несколько его бесстрашных коллег. - Прекратите немедленно! - кричит безрассудный юнец, и голос его звенит от негодования. - Это больница! Командир, усмехаясь, подходит к нему. Ноги у врача трясутся, но он не отступает. И тотчас же получает страшный удар в солнечное сплетение. Его товарищей ожидает та же судьба. Повстанцы валят своих безоружных противников на холодный пол и от души избивают. Бьют ногами, кулаками и прикладами. Бьют с неописуемой жестокостью и лишь для того, чтобы швырнуть их, полуживых, к той самой злополучной стене. А после командир, с пренебрежением оттирая руки от чужой крови, перекидывает автомат через плечо и строит своих опьяневших от запаха боли и страха солдат в шеренгу. - Пли! -следует короткая команда. Холл в мгновение ока заполняется дымом... Передо мною снова комната-мастерская. Я дрожу - увиденное оказалось слишком реальным. - Что с вами? Вы в порядке? - участливо спросил Музаффар. - Вас не сильно напугал мой рассказ? - взволновался и Файсаль. - Да нет, скорее потряс, чем напугал, - я с трудом выдавил некое подобие улыбки, чтобы успокоить моих знакомых. Пересилив самого себя, я задал ещё один вопрос: - Что стало с Фаридом аль-Рашидом? - Я не видел, как он погиб, но говорят, что после расстрела они стали добивать тех, кто остался жив, а господин аль-Рашид поднял с пола какой-то острый осколок и вонзил его главному в горло... Воцарилась тишина. Тишина такая, что было слышно смех людей на улице и громкий говор активных торговцев. Файсаль молча налил мне и Музаффару верблюжьего молока. Альфард встала и, поклонившись, удалилась - всё-таки она слишком долго засиделась с нами, что не было приличным. - Выбросьте всё это из головы, - посоветовал мне Файсаль. - Я рассказал вам эту историю лишь затем, чтобы вы не думали, что после революции у нас всё стало так хорошо, как кажется. - Всё изменилось только в самую худшую сторону, - добавил Музаффар. - Между прочим, я уже успел договориться с хозяином квартирки. Жилище небольшое - всего лишь тридцать квадратных метров, что для одного меня многовато, но и цена приличная. Но хозяин не жадный - когда сказал ему, что буду снимать с кем-то, он согласился. Договорился о встрече завтра в полдень, на Площади Мучеников, так что приходите, познакомлю вас с хозяином. - Хм, - я постарался избавиться от мыслей о жутком рассказе Файсаля и Альфард и сконцентрироваться на словах Музаффара. - Хорошо, я приду. А какова цена? - По двести динаров с каждого. - Идёт, - я несказанно обрадовался такой цене и отказываться от выгодного предложения не стал. Как раз вернулась Альфард с несколькими картинами. - Это мои лучшие работы! - с гордостью заявила девушка, вручив их мне. - Можете посмотреть, а я пока уберу со стола. Она взяла несколько грязных тарелок и куда-то их унесла. Файсаль вызвался помочь девушке и та, хоть и не сразу, но приняла его помощь. Музаффар, как и я, тоже хотел ей помочь, но Альфард была решительно против. - Вы - наши гости, а гости не должны помогать хозяевам, - сказала художница. Так что мне не оставалось ничего другого, как рассматривать полотна. Первая картина представляла собой великолепный натюрморт, изображавший вазу с цветами в окружении нескольких свежих зелёных яблок. На второй увидел портрет молодой женщины в никабе****. Видны были только её глаза -, но какие это были глаза! Казалось, они таят в себе вековую мудрость и знают всё о заглядывающим в их бездонную глубину человеке. Третье полотно изображало пустыню, по которой неспешно шествовал караван. Солнце садилось, заливая пески своим прощальным светом, отчего они ослепительно сверкали и казались чистым золотом. Все три творения Альфард мне безумно понравились и выбрать из них одно я не мог. Однако цена всех трёх - двести шестьдесят три динара - малость смутила меня. Поэтому я решил купить портрет женщины и «яблочно-цветочный» натюрморт, а картину с пустыней попросил отложить специально для меня с надеждой, что у меня будет возможность ещё приобрести его. Расплатившись с Альфард, я бросил взгляд на часы и чуть было не подскочил - самое время ехать в Каср-Бен-Гашир! А ведь я бы забыл об этом напрочь, если бы не случайность! - Господа и дамы, - обернулся я к ливийцам, - вы не против прокатиться сейчас со мной до Каср-Бен-Гашира? У меня там дела, а самому ехать как-то не хочется. - С превеликим удовольствием, - не стал возражать Музаффар. - Давно там не был. - Я тоже не против, - сказал Файсаль. Альфард и вернувшийся в мастерскую Хассан ничего сказать не успели - зазвонил мой телефон. Я снял трубку, ощутив, как сердце начинает биться чаще - если Юсуф аль-Мирджаби звонит в свободное от работы время, значит, что-то произошло. Следователь был, как всегда, предельно краток. - У нас новое убийство, - сообщил он. - Поспешите в полицейское отделение, мы выезжаем. А не легче ли просто адрес убийства сказать? Так нет, теперь мне топать чёрт знает сколько из Старого города в управление. Ну и ладно. Как-нибудь доберусь. Жаль, что пришлось отменить поездку. - Извините, - я обернулся к Файсалю и остальным, которые смотрели на меня с выжидающе, - но в Каср-Бен-Гашир мы сегодня не едем. У меня дела, простите. Спасибо за гостеприимство, но мне надо идти. - Ещё увидимся, - попрощался Файсаль. - Удачи, - пожелали Альфард и Хасан. - До встречи! - попрощался последним Музафф