у верблюжьего молока. Альфард встала и, поклонившись, удалилась - всё-таки она слишком долго засиделась с нами, что не было приличным. - Выбросьте всё это из головы, - посоветовал мне Файсаль. - Я рассказал вам эту историю лишь затем, чтобы вы не думали, что после революции у нас всё стало так хорошо, как кажется. - Всё изменилось только в самую худшую сторону, - добавил Музаффар. - Между прочим, я уже успел договориться с хозяином квартирки. Жилище небольшое - всего лишь тридцать квадратных метров, что для одного меня многовато, но и цена приличная. Но хозяин не жадный - когда сказал ему, что буду снимать с кем-то, он согласился. Договорился о встрече завтра в полдень, на Площади Мучеников, так что приходите, познакомлю вас с хозяином. - Хм, - я постарался избавиться от мыслей о жутком рассказе Файсаля и Альфард и сконцентрироваться на словах Музаффара. - Хорошо, я приду. А какова цена? - По двести динаров с каждого. - Идёт, - я несказанно обрадовался такой цене и отказываться от выгодного предложения не стал. Как раз вернулась Альфард с несколькими картинами. - Это мои лучшие работы! - с гордостью заявила девушка, вручив их мне. - Можете посмотреть, а я пока уберу со стола. Она взяла несколько грязных тарелок и куда-то их унесла. Файсаль вызвался помочь девушке и та, хоть и не сразу, но приняла его помощь. Музаффар, как и я, тоже хотел ей помочь, но Альфард была решительно против. - Вы - наши гости, а гости не должны помогать хозяевам, - сказала художница. Так что мне не оставалось ничего другого, как рассматривать полотна. Первая картина представляла собой великолепный натюрморт, изображавший вазу с цветами в окружении нескольких свежих зелёных яблок. На второй увидел портрет молодой женщины в никабе****. Видны были только её глаза -, но какие это были глаза! Казалось, они таят в себе вековую мудрость и знают всё о заглядывающим в их бездонную глубину человеке. Третье полотно изображало пустыню, по которой неспешно шествовал караван. Солнце садилось, заливая пески своим прощальным светом, отчего они ослепительно сверкали и казались чистым золотом. Все три творения Альфард мне безумно понравились и выбрать из них одно я не мог. Однако цена всех трёх - двести шестьдесят три динара - малость смутила меня. Поэтому я решил купить портрет женщины и «яблочно-цветочный» натюрморт, а картину с пустыней попросил отложить специально для меня с надеждой, что у меня будет возможность ещё приобрести его. Расплатившись с Альфард, я бросил взгляд на часы и чуть было не подскочил - самое время ехать в Каср-Бен-Гашир! А ведь я бы забыл об этом напрочь, если бы не случайность! - Господа и дамы, - обернулся я к ливийцам, - вы не против прокатиться сейчас со мной до Каср-Бен-Гашира? У меня там дела, а самому ехать как-то не хочется. - С превеликим удовольствием, - не стал возражать Музаффар. - Давно там не был. - Я тоже не против, - сказал Файсаль. Альфард и вернувшийся в мастерскую Хассан ничего сказать не успели - зазвонил мой телефон. Я снял трубку, ощутив, как сердце начинает биться чаще - если Юсуф аль-Мирджаби звонит в свободное от работы время, значит, что-то произошло. Следователь был, как всегда, предельно краток. - У нас новое убийство, - сообщил он. - Поспешите в полицейское отделение, мы выезжаем. А не легче ли просто адрес убийства сказать? Так нет, теперь мне топать чёрт знает сколько из Старого города в управление. Ну и ладно. Как-нибудь доберусь. Жаль, что пришлось отменить поездку. - Извините, - я обернулся к Файсалю и остальным, которые смотрели на меня с выжидающе, - но в Каср-Бен-Гашир мы сегодня не едем. У меня дела, простите. Спасибо за гостеприимство, но мне надо идти. - Ещё увидимся, - попрощался Файсаль. - Удачи, - пожелали Альфард и Хасан. - До встречи! - попрощался последним Музаффар и напомнил: - Завтра на Площади Мучеников, не забудьте! - Хорошо, я помню, - последовал быстрый кивок с моей стороны. Помахав напоследок своим знакомым, я растворился в сиянии огней Старого Триполи... Чтобы сократить пеший путь, я пустился незнакомыми переулками и дворами. Честно говоря, я и сам не знал, куда выйду, но несколько прохожих, с которыми я успел переброситься парой слов, заверили меня, что так будет короче. Я предпочёл довериться им, но при этом рисковал повторить свой недавний опыт. Впрочем, на этот раз всё вышло куда хуже. Я шёл быстро, почти бежал, и не оглядывался. Вокруг, как назло, не было ни единого живого существа, а фонари не горели. Из всех окон окрестных домов были освещены буквально пара-тройка, и я понимал, что если сейчас какому-то проходимцу вздумается меня ограбить, спасти меня не сможет никто. Хотя... Запустив руку под пиджак, я коснулся пистолета. Как я мог забыть о нём? А ведь с оружием, да ещё и заряженным, куда спокойнее. И всё равно, что Юсуф аль-Мирджаби не рекомендовал стрелять попусту. Я замедлил шаг, сворачивая в очередную мрачную подворотню. И моё временное спокойствие сыграло со мной злую шутку. В одно мгновение кто-то неизвестный приставил сзади к горлу нож. Я не успел ничего предпринять, и времени на то, чтобы выхватить пистолет, у меня тоже не оказалось. Было темно, хоть глаз выколи. Даже луна не светила. Я не видел перед собой ничего, кроме кромешной тьмы и не чувствовал ничего, кроме холода острого лезвия на горле. - Не лезь не в своё дело и останешься жив, - коротко и ясно прошептал неизвестный за моей спиной. В одно мгновение нож пропал с моего горла. Я схватился за пистолет и резко обернулся, но в переулке я был один... Убитым оказался молодой человек, примерно одного возраста со мной и с Каримом. Его можно было назвать красивым, если бы не какие-то бездушные, навеки застывшие холодные глаза. Или вернее - только один глаз, правый, ибо убит он был, как и следовало ожидать, одним выстрелом в левый глаз. Но рядом с телом не было найдено никаких фотографий, записок или кровавых надписей за исключением цветка чёрной розы, который заставил Карима содрогнуться. Впрочем, цветок оказался вполне безобидным и на деле являлся белым, окрашенным искусственно в чёрный цвет. В расшифровке же последнего послания убийцы вроде как не было больше нужды - я был почти уверен, что неизвестным языком снайпер записал имя лежавшего передо мной мёртвого юноши. Юсуф аль-Мирджаби, осматривая место преступления, которым оказались доки в порту, был хмур, как никогда раньше. - Скоро выборы, а мы ни на шаг не приблизились к разгадке этого дела, - бормотал себе под нос он. - И что только подумает о нас Переходной Совет*****? - К чёрту Переходной Совет, - высказался я. Глаза у моего начальника поползли на лоб, и он аж побагровел от гнева. - Что ты сказал?! - выкрикнул он. - Спокойно! - прикрикнул на него я, сам не ожидая от себя такой наглости. - Мне лично глубоко наплевать на Переходной Совет хотя бы потому, что наш преступник отнюдь не заинтересован в срыве выборов или убийстве кого-то из тех, кто будет участвовать в голосовании. Нас сейчас должна волновать поимка преступника, и мы должны думать только о ней, а не о чьём-то мнении! А что касается всех тех, кого убили, их связывает то, что они во время войны сражались на стороне восстания, революции - как хотите, так и называйте - и были если не знакомы друг с другом, то хотя бы служили вместе. Надеюсь, - я решил, что немного поспешил с выводами, включая последнюю жертву в число повстанцев, и указал на труп, - что он тоже из восставших. Повисла пауза, во время которой я перехватил изумлённо-озадаченный взгляд Карима. Напарник коротко кивнул. - Так и есть, - прошептал он, внимательно всматриваясь в черты лица юноши. - Поскольку этот человек - мой старый знакомый и сослуживец. Я аж присвистнул. - Спасибо, Карим, - сказал на