доносился шум автострады, пролегавшей в полукилометре от дома. Сокол, сидевший у моего знакомого на плече и всю дорогу до квартиры не шевелившийся, вдруг издал пронзительный крик и взлетел, расправив крылья. Птица описала несколько кругов над соседним нежилым домом и узкой улочкой между ним и зданием, в котором находились мы, и снова вернулась к хозяину. Музаффар ласково погладил своего необычного питомца и вернулся в помещение. Из мебели в просторной комнате со светлыми обоями в бело-зелёную полоску, были шкаф, заставленный книгами, две кровати в разных углах, пышный персидский ковёр, люстра под потолком и трюмо. Также имелись прикроватные тумбочки, часы на стене над одной из кроватей и две маленьких картины: одна изображала мечеть, а другая - Триполи с высоты в простеньких рамках. - Нормально, - констатировал я. - Мне нравится квартира. - Меня тоже всё устраивает, - согласился Музаффар. - Тогда давайте подпишем соглашение, - радостно объявил Ахмед и извлёк словно из ниоткуда папку с важными документами. Соглашение об аренде квартиры было заключено немедленно и в кратчайшие сроки. Господин Ахмед на всякий случай сфотографировал наши паспорта. Когда я бросил мимолётный взгляд на паспорт Музаффара. Выглядел тот совсем новым. Видимо, сделали его не так уж давно - полгода назад от силы. - Ну что ж, господа, -объявил Ахмед, когда процедура была закончена и оплата внесена, - теперь это - ваш дом. Располагайтесь. С этими словами ливиец отвесил поклон и покинул квартиру. Я засобирался за вещами в общежитие. Заодно решил заехать к Кариму. Ключи были и у меня и у Музаффара и потому и я, и он не зависели друг от друга и могли в любое время приходить в квартиру. Когда я приехал в больницу к Кариму, то застал его в состоянии, граничащем с истерикой. В палате также находился следователь Юсуф аль-Мирджаби. - Хватит уже ныть! - раздражённо бросил господин аль-Мирджаби в адрес подчинённого.- Всё, что от тебя требуется - это рассказать нам правду и тогда, может быть, ты останешься в живых! А нет - пеняй на себя! Охранять тебя никто не будет. Мне и без тебя дел хватает. - Что толку, от того, что я вам скажу? - плаксивым тоном проговорил Карим.- Он всё равно убьёт меня! Сами посмотрите! С этими словами мой напарник протянул мне и Юсуфу аль-Мирджаби какую-то помятую бумажку, на которую были наклеено слово, вырезанное из газеты. „Берегись!“ - гласило послание. - Вот видите! - заявил Карим.-В это послание был завёрнут камень, брошенный в мое окно буквально пятнадцать минут назад. Он убьёт меня! - Да кто - „он“?! -не выдержал Юсуф аль-Мирджаби.-Говори, шайтан тебя побери! Но Карим не проронил ни слова. - Послушай, дурак, - вмешался уже я, - толку от твоего молчания - сам говоришь, что „он“ тебя всё равно тебя убьёт. Только вот если ты будешь продолжать молчать, он таки прикончит тебя, а если расскажешь всю правду, то возможно - нет. Выбирай. Ответа не последовало. Следователь аль-Миржаби сплюнул. - Пойдёмте! - направился он к выходу. Мы уже почти покинули палату, когда Карим окликнул нас. - Стойте! -крикнул парень и в голосе его прозвучало нескрываемое отчаяние. - Стойте! Я всё расскажу, только не позвольте этому чёртовому Малак аль-Маут убить меня! - Не позволим, -пообещал Юсуф аль-Мирджаби, возвращаясь к койке раненого. - А теперь говори. - Хорош, - Карим сглотнул и начал свой рассказ. - Нас было трое. Я, Альфард аль-Фатех и этот... Музаффар аль-Каддафи аль-Сирти, если коротко, - полного его имени не помню. Последний был бедуином из племени каддафа, который порвал все связи со своей семьёй и соплеменниками и перешёл на сторону восстания. А это, между прочим, большая редкость - все каддафа воевали на стороне полковника. Все, без исключения. Но не в том суть. Мы, повстанцы, сражались за правое дело и были дружны между собой. Но однажды наш отряд попал в окружение. Среди революционеров также были женщины и дети и все они оказались под угрозой быть расстрелянными беспощадными правительственными войсками. Прорваться с ними со всеми было просто нереально. И тогда было принято решение отправить к нашим за подмогой одного бойца, самого смелого и решительного... - И этим бойцом, ясное дело, оказался ты? - Юсуф аль-Мирджаби скептически хмыкнул и потянулся за сигаретой, невзирая на то, что курить в стенах больницы строго воспрещалось. - Да, - с видом мученика подтвердил Карим. Мне, как и моему начальнику, слабо верилось в эту версию, да и ко всему прочему я был просто шокирован названными именами - ведь я знал и Альфард и Музаффара и что-то мне подсказывало, что напарник говорит именно о них, о не о каких-нибудь других людях с такими же именами. А Карим продолжал. - Музаффар объяснил мне, как короче добраться до наших частей, так как хорошо ориентировался на местности, - сказал он. - Я поблагодарил его и с наступлением сумерек двинулся в путь. Шёл я точно так, как посоветовал мне аль-Сирти и всё было хорошо, как вдруг откуда не возьмись появились лоялисты. Их точно не должно было быть там - Музаффар заверил меня в этом. Но они были. А бежать мне было некуда и потому пришлось волей-неволей сдаться в плен... Потом меня оглушили и я пришёл в себя в каком-то грязном подобии тюрьмы. Меня охраняли два мускулистых чернокожих молодчика, которые никогда не упускали возможности поиздеваться надо мной. Меня постоянно били и пытали. Я молил Аллаха о смерти, но тот не услышал меня. И вот, когда я уже потерял счёт дням и ночам, проведённым без еды и воды... - Переигрываешь, - выдохнув подчинённому в лицо струёй сигаретного дыма, изрёк Юсуф аль-Мирджаби. - Что, простите? - малость растерялся Карим. - Переигрываешь, говорю, - по слогам повторил следователь. - Эх, плохой из тебя актёр, Карим. Ты говоришь так, будто на сцене выступаешь, а не историю из жизни рассказываешь..., а пафоса-то сколько! Фу! Хоть выдумывать нормально научись! - Короче говоря. Станиславский сказал бы „не верю“, - подвёл итог я. - Именно, - согласился со мной аль-Мирджаби, удивив меня знанием личности Станиславского. - Но я не вру! - надул губы Карим. - Я клянусь Аллахом, что всё, сказанное мною - чистейшая правда. И, если вы дослушаете всё до конца, то поймёте в чём дело! Я взглянул на начальника. Лицо того было совершенно бесстрастно. - Хорошо, - решил наконец он, затягиваясь сигаретой, - рассказывай всё. - Сразу бы так, - пробормотал Карим и снова вернулся к рассказу. - В общем, меня вызвали на допрос. И представили мне не кого-нибудь, а капитана правительственных войск, Музаффара аль-Сирти! Этот урод специально подсказал мне неправильный путь, зная, что я попаду в плен! Он предал всех нас! Из-за него погибли многие люди. В том числе и Альфард, до которой подонку Музаффару на самом деле не было никакого дела! Вот так. Но это ещё не всё. Пережив многие ужасы в плену, я смог бежать при помощи троих таких же несчастных пленников, как и я. Этими пленниками были Абдулла аль-Асим, некто Амад, некто Муслим и Ариф аль-Сибди - тот последний убитый. Я рассказ им свою историю и они, как и я были свидетелями ужасных пыток и расстрелов, в которых активно принимал участие Музаффар. По окончанию войны я решил забыть всю эту историю. Судьба разбросала нас по разным уголкам страны и вот теперь он убивает нас, свидетелей. - То есть, вы хотите сказать, что этот ваш Музаффар аль-Сирти ищет всех свидетелей его преступлений и уничтожает их? - недоверчиво спросил Юсуф аль-Мирджаби. - Именно, - горячо подтвердил Карим.- Именно! И теперь вы понимаете, почему я - следующая жертва? - Нууу, - следователь погасил сигарету и обратил взор на потолок, - в принципе всё понятно, но... Но... - Но что? - нетерпеливо-недовольным тоном спросил мой напарник. - Есть у меня некоторые сомнения, - честно признался господин аль-Мирджаби. - Например? - Ваш аль-Сирти что, был снайпером? - В том-то всё и дело, что был! - Хм... - Это не может быть Музаффар аль-Сирти! - на одном дыхании выпалил я. - Почему? - пристально посмотрел на меня следователь. - Потому, - я замешкался - говорить правду или не стоит? Я решил. что стоит.-Потому что у него есть алиби! Кто кроме него мог кинуть камень с запиской? Никто. А когда это произошло? Пятнадцать минут назад. А в это время я и Музаффар снимали квартиру. И плюс, ко всему прочему, человек напавший на меня вчера имеет совсем друг