С этими словами он сел на мостовую, обнял фонарь и мгновенно заснул.
- Разинули на нас пасть свою все враги наши * 20, - печально прогудел поп и пошёл прочь, разметая уличную дрянь полами обтрёпанной рясы.
- Не тот враг, что лает, а тот, что кусает, - тихо сказала чёрная, точно обугленная, старуха, бросила на друзей-красноармейцев ненавидящий взгляд и скрылась в толпе.
- А что касаемо антилегенции, вчера, покуда вы с Гарькой ходили к Эджкомбовой, Златоверхов таскал нас на экс… экспозицию. В целях повышения общей образованности. И там всякие картины. К примеру, нарисована такая штука, навроде коряги, - оживлённо делился Ромка. - Похоже прям не знаю на что. А художник говорит: «Это, мол, ундина». Русалка, стало быть. Тут другой - в чёрной блузе такой, - берёт журнал, в который художникам пишут всякое, и немедля сочиняет ему стишок: «Подпиши свою картину, чтобы каждый видеть мог, что рисуешь ты ундину, а не валяный сапог» * 21. А художник журнал из руки у него вырывает, и по морде им черноблузному - хрясь! Тот его кулаком в рыло - бац! И понеслась душа в рай. Вот тебе и антилегенция твоя, - обернулся он к Георгине.
- Это боевая интеллигенция, - сказал Гарька, ухмыляясь. - Небоевая вымерла как класс за неприспособленностью к новой жизни. Ромка, - шепнул он на ухо другу, - надо будет поговорить. Дело есть. Только без Георгины.
Поговорить удалось только дома: Георгина, будто что-то заподозрив, не отходила ни на шаг.
- Враг он, сердцем чувствую, - закончил Гарька. - И Квирин этот тоже контра.
- Что будем делать?
- Обыщем комнату Нагинина.
Ромка тяжело вздохнул.
- Поэтому я и не хотел при Георгине, - сказал Гарька. - Ведь непременно с нами сунется, а ей никак нельзя.
- Когда пойдём?
- Завтра. Днём его не должно быть дома.
- Горшечников, посиди у нас в гостиной, - сказал комиссар. - В моей комнате остались кое-какие документы, а сейфа нет. Проследи, чтоб никто не входил. Я вернусь через час.
- Есть проследить! Ромка, посидишь со мной?
Улизин замялся.
- Я Пассионарии Поликарповне обещал крышу починить… жалко баб, одни живут.
Гарька махнул рукой.
- Ступай, один покараулю.
Время тянулось медленно. Горшечников поискал книжку про Путилина, но нашёл только «Капитал».
«Надо дочитать, - подумал он с раскаянием. - Коммунисту нельзя не одолеть «Капитал»».
Однако мудрые речения основоположника коммунистического учения не желали умещаться в голове, переполненной раздумьями о предательстве Нагинина - а ещё о том, как, наконец, встретиться и поговорить с прекрасной Аделаидой. Спустились сумерки, Гарька подогрел себе чаю на спиртовке. Комиссар появился лишь на исходе второго часа. Перешагнув порог, он остановился.
- Накурил-то как!
Гарька поднял глаза, отставил стакан.
- Сохнешь? - осведомился Север.
- Легко вам смеяться, когда у вас сердца нет, - уныло ответил Гарька.
- Кажется, нам пора сниматься с места, - сказал Лютиков. - Совсем бойцы расклеились, одна любовь на уме.
- Вот у кого сердца нет, так это у тебя, Ромуальд, - заметил Чернецкий. - Грудь твоя набита газетами и брошюрами, а голова - правильными словами на все случаи жизни.
Лютиков обиженно покосился на него, однако отвечать не стал, сдержался. Принёс из своей комнаты керосиновую лампу под четырёхугольным колпаком, поставил на стол.
Со вздохом Гарька посмотрел на «Капитал», временно утративший для него всякую прелесть.
«Не попросить ли у Георгины каких-нибудь стихов?» - подумал он и вздохнул ещё тяжелее.
Потянулся к чайнику, чтобы налить себе ещё чашку, но тот оказался пустым. Гарька поднялся и пошёл на двор за водой, вид у него был лунатичный до чрезвычайности. Перед глазами стоял образ тонкой девушки в платочке, и Гарька уже не сомневался, что, убегая, она улыбнулась ему уголком рта.
Около самого колодца он споткнулся о веревку, натянутую меж скамейкой и колодезным воротом.
«Если девушка с норовом, то должно быть, пылкая. Стихи ей должны нравиться», - размышлял Гарька, рассеянно дёргая узел на веревке. Тот неожиданно развязался. В колодце ухнуло, звякнуло, булькнуло, потом один за другим там грохнули два выстрела, эхом отразившиеся от стенок колодца.
- Спасите, убивают! - заголосила из соседнего двора Попорыкина-мать.
Из дверей выбежали Серафим с Лютиковым, в калитку с винтовкой в руках просунулась Георгина:
- Где стреляли?
Гарька только хлопал растерянно глазами.
Быстрее всего сориентировался Лютиков, он подбежал к колодцу, заглянул вниз.
- Всё, Серафим, плакало твое голицинское шампанское. Гарька, он же только час назад всем сказал, что опускает в колодец корзинку с бутылками - охлаждаться.