— Семь футов под килем! — поприветствовала я согбенную спину мастера.
Наш Айвазовский обернулся, близоруко сощурился и не без труда опознал нас с Жанкой:
— А, девчонки!
— И что же это будет? — Я, чуть отступив, полюбовалась его мазней. — «Девятый вал» или «Чесменское сражение»?
— А черт его знает, — махнул рукой непризнанный гений, — что получится, то и будет. — И попросил закурить.
— А вриглю не хочешь? — Жанка полезла в свой картофельный мешок.
— Как раз вриглю я и не хочу, — закочевряжился наш доморощенный Айвазовский и подобострастно уставился на меня.
Я вытряхнула сигарету из лежащей в кармане пальто пачки «Мальборо» в обтрепанный рукав Порфириева бушлата и достала из сумки зажигалку.
Порфирий жадно затянулся и сразу разомлел:
— Ой, спасибо вам, девчонки! А то я тут слегка окоченел. — И тут же затребовал новых милостей от природы: — А пивка случаем не найдется?
— Нет, не найдется, — сурово отрезала я и попыталась рассмотреть в его мутных глазках нечто большее, чем неизбывное желание выпить за чужой счет. — Лучше признайся, пока не поздно, ты мне никаких подарков не делал?
Жанка поджала губы и замотала головой, как корова, отгоняющая слепня, а Порфирий сделал на редкость глубокомысленную мину:
— Это в каком смысле?
— В самом прямом. — Я намеренно нагнетала обстановку.
Порфирий только заморгал глазенками, а подувший со стороны Вонючки свежий ветерок донес густой запах дерьмеца.
Я зажала нос и скомандовала:
— Пошли к машине.
Жанка и Порфирий послушно заковыляли вслед за мной.
— И в какой раз ты это видишь? — Я разложила на капоте красные гипюровые подштанники.
— В первый, конечно, а что? — выпалил Порфирий и перевел взгляд с капота на держащийся на соплях бампер. — С кем это ты так хорошо поцеловалась?
— А с тобой. На дороге. Той ночью, помнишь? Ну, после знаменитой передачи.
— Да ну? — несказанно удивился Порфирий и на всякий случай ощупал свой лоб.
— Это шутка, — встряла Жанка. — Правда, Мариночка?
— Правда, — холодно подтвердила я и поинтересовалась у Порфирия: — А тебе моя шутка понравилась?
— А че, нормальная шутка, — бесхитростно отозвался тот.
— А мне твоя — нет! — Я снова сделала резкий выпад в надежде, что неказистый объект Жанкиных грез не выдержит и расколется.
— Да не он это, не он! — не выдержала как раз Жанка. — Ты же видишь, он не врубается!
Я покосилась на Порфирия. Что и говорить, физиономия у него была обалделая. И челюсть заметно отвисла. В принципе в глубине души я уже почти согласилась с тем, что прямого отношения к этой проклятой белой коробке Жанкин забулдыга не имеет, но как насчет опосредованного? Разве не он запустил в прямой эфир замечательную фенечку про красное бикини, черные чулки и экстремальный секс в ореховом гробу?
— Да, это не он, — процедила я сквозь зубы, — а как же тогда исповедь маньяка?
Порфирий повесил на грудь свою буйну голову с обширными лобными залысинами и гулко стукнул себя кулаком в диафрагму, да так, что из бушлата пыль повалила:
— Бес меня попутал, девки! Помутнение нашло!
— Ага, как же, про беса мы уже слышали, — зыркнула я на Жанку.
— Ну честно, — заканючил Порфирий, — вот тут помню, а тут не помню. Провал. Черная дыра. Ну собирался я к вам идти, все чин-чинарем, побрился, одеколоном освежился, носки чистые надел — как сейчас перед глазами. А дальше — картина не подлежит восстановлению. Что-то брезжит, но в сплошном тумане. Главное — никогда такого и в мыслях не держал, про гроб там и прочее. Этот следователь, Кошмаров, блин, ну и фамилия, все напирал… Дескать, это подсознание, сокровенные мысли… А у меня, может, самая сокровенная мысль — Жанку в голом виде написать, а других сроду и не было.
— Ты же маринист, Порфирий, — напомнила зардевшаяся Жанка.
— Ничего, он тебя на фоне моря намалюет в виде русалки, — фыркнула я и сгребла с капота присланные мне утром причиндалы. Сунула обратно в коробку и бросила на заднее сиденье.
— А че, запросто! — взбодрился Порфирий. — А хотите, сделаем групповой портрет. Будете вдвоем позировать.
— Нет уж, только без меня, — решительно запротестовала я. А то кто его знает, этого идиота, возьмет и правда намалюет. По крайней мере одну свинью он мне уже подложил, так что ему помешает подложить вторую? И как я только купилась на Жанкины посулы, убей бог, не пойму. Выходит, если на кого и нашло затмение, так это на меня. Впрочем, моему падению предшествовали некоторые объективные обстоятельства. Во-первых, Краснопольский требовал рейтинга, во-вторых, эта затянувшаяся склока с ныне покойной Пахомихой так меня измотала, что я слегка утратила чувство реальности. И Жанке надо отдать должное, уж какой она была сладкоголосой, с утра до вечера пела: