— Да на меня напали, ты что — не видишь? — Жанка колыхалась на полу, как студень.
— Кто? — завертела я головой, но так никого и не узрела. — Уже убежал?
— Да здесь, он, здесь…
— Где? — Я взбежала по лестнице на полпролета и, задрав голову, посмотрела вверх.
— Да тут он, подо мной, — пропыхтела Жанка, тяжело отдуваясь.
— Под тобой? — Я подошла к Жанке поближе и с ужасом разглядела торчащие из-под нее ноги в брюках дудочкой и хорошо начищенных ботинках армейского образца. — Ты что, его задавила?
— Живой он, дышит. — Жанка прислушалась. — Ка-ак накинется и давай душить…
— Ты уверена? Может, тебе показалось? — усомнилась я.
— Ага, показалось… Удавку накинул, маньяк… — Жанка вытащила из-за пазухи какую-то тряпку. — Вот, полюбуйся!
Я протянула руку, подхватила что-то невесомое и ужасно знакомое на ощупь и сразу стала задыхаться, как будто бы на моей, а не на Жанкиной шее удавку затянули.
— Черный чулок… — прошептала я в полуобмороке. — Черный чулок…
А Жанка с воинственным кличем «Ах ты, сволочь!» набросилась на полураздавленного злоумышленника и ну катать его по полу, как бильярдный шар. И не утихомирилась, пока он пару раз не стукнулся головой о стенку и не издал какой-то жалобный птичий клекот.
— Да хватит тебе, — я схватила ее за полу ондатровой кацавейки, — давай лучше посмотрим, кто это.
— Давай, — согласилась Жанка, — только тут не видно ни фига. Ну ни одной лампочки на весь подъезд!
Тогда я настежь распахнула дверь своей квартиры, так что луч света из прихожей аккурат упал на Жанкиного душителя. И хотя физиономия у него была в экскрементах таксы с шестого этажа и в отметинах от Жанкиных ногтей, я сразу узнала в нем Мелкого Пакостника. Жанка, судя по ее сдавленному стону, тоже. А Мелкий Пакостник отполз к стене, поджал к животу свои тощие ножки в брючках-дудочках и захныкал:
— Это все вы… Вы… Вы выпу-устили джинна… Вы…
Я вся похолодела и выдохнула в воротник Жанкиной кацавейки:
— Это он убил Маню!
— Этот заморыш? — Жанка склонила голову к плечу и придирчиво оглядела плачущего Пакостника.
— Он… Точно он!.. — зацокала я зубами. — И это он мне звонил тогда… Ну, когда Маня была еще жива и гарцевала в окне, помнишь? Он голос изменил, но текст был тот же. Про джинна…
— А все вы… вы… — с укоризной выговаривал нам Пакостник сквозь судорожные всхлипывания. Будто нарочно усердствовал, чтобы у нас последние сомнения на его счет рассеялись. — Зачем вы джинна выпустили? Зачем?.. Пусть бы он сидел себе… Не мешал ведь никому… Никому не мешал…
Жанка внимательно выслушала его выступление, и глазки ее победно засверкали.
— Все, вызываю Кошмарова, — не терпящим возражений тоном объявила она. — Пусть приедет и полюбуется, какая гнида всех душила, пока он безвинного Порфирия мордовал! — И полезла в свой картофельный мешок за мобильником.
Кошмаров, конечно же, приехал. И полюбовался. Сначала с иронической ухмылкой на устах, потом, уже после того, как Пакостник специально для него исполнил свою коронную арию про джинна, заметно приосанился. А уж когда гражданин Багнюк без всякого протокола стал «колоться» на полную катушку, и вовсе желваками пошел. И так заслушался, что даже не обращал внимания на Жанку, которая то и дело перебивала откровения Пакостника неорганизованными выкриками, сопровождаемыми звонкими шлепками по собственным ляжкам:
— Ну, что я говорила?! Я говорила, что Порфирий тут ни при чем, или нет?!
— Джинна… Джинна вы выпустили… — монотонно зудел Пакосник, раскачиваясь из стороны в сторону.
А дальше пошли обращения уже исключительно в мой адрес, повергшие меня в тихий ужас:
— Вы… Вы, Марина Владимировна, выпустили… Я на вас десять лет молился… Несмотря ни на что… На ваши романы и связи неразборчивые… Как на икону… Мне ничего не надо было, а вы меня отвергли… Зачем вы меня отвергли и прогнали?..
Отвергла? Я его отвергла? Это когда же, соображала я, заливаясь краской под пристальным взглядом Кошмарова. Ах, это он о том случае, когда мы столкнулись в вестибюле Дома радио, а я, злая на Жанку, передавшую Кошмарову фотографию Вице, его не очень вежливо отшила?
— …Вы оттолкнули меня… Безжалостно… Выбросили, как старую ветошь… — Пакостник зашелся в рыданиях. — И я не смог этого пережить… Не смог… Я пришел, чтобы поставить наконец точку… Чтобы больше никогда не страдать… Никогда…
— Слышите? Слышите? — заверещала Жанка торжествующе. — Он во всем признается!
А Кошмаров присел рядом с Пакостником на корточки и сухо уточнил: