— Значит, вы признаете, что пытались убить присутствующую здесь Марину Владимировну Соловьеву? Я правильно понял?
— Да, признаю! — хлюпнул носом Пакостник и гордо поднял лысую рептилью головенку. — Потому что она выпустила джинна из бутылки!
— А присутствующую здесь Жанну Аркадьевну Хвостову вы, выходит, по ошибке душили? — не забывал исправно исполнять свои следственные функции Кошмаров.
— Ну да, по ошибке. Перепутал в состоянии аффекта… — уныло подтвердил Пакостник и сердито покосился на ликующую Жанку. — Чуть не задавила… Корова…
Жанка, надо отдать ей должное, не растерялась и тут же встряла:
— Прошу занести в протокол факт оскорбления потерпевшей!
Кошмаров пообещал ей, что занесет, а я попыталась представить, что было бы со мной, не произойди эта самая путаница. Невероятная, если сравнить наши с Жанкой габариты. Но если принять во внимание состояние аффекта, в котором, по его же признанию, находился Пакостник… Кстати, он, хоть и хлипкий на вид, но с Маней как-то справился! А с Пахомихой? А кто сказал, что Пахомиха — это его работа? А чья, позвольте вас спросить? И сколько еще маньяков на душу населения рыщет по нашему захолустью в противном случае?
— …Джинна… Джинна она разбудила… — Пакостник неутомимо изливал свою пакостную душу, премного довольный тем, что ему внемлет весь подъезд. Нет, на лестничной площадке по-прежнему никого не было, кроме Кошмарова, нас с Жан-кой ну и Пакостника, само собой, зато из-за приоткрытых дверей близлежащих квартир доносилось частое возбужденное дыхание. Еще бы, кто пропустит такое увлекательное и совершенно бесплатное зрелище! Вот крысы! А на Жанкино визжание, между прочим, никто и носу не высунул, все сидели по норам, поджав хвосты!
Неудивительно, что я взорвалась, когда Пакостник снова завел свою лебединую песню про мои «неразбочивые связи».
— Может, хватит, а? — прямо выразила я Кошмарову свое несогласие с методами ведения следствия. — Что, здесь театр, в конце концов? Забирайте его к себе и составляйте там свои протоколы, сколько влезет!
— Не перебивай, пусть колется дальше! — заскворчала мне в ухо Жанка, которой лишь бы только Порфирия своего выгородить, а какой ценой, наплевать. Да пусть хоть на примере моих «неразборчивых связей» рекламную кампанию презервативов проводят, ей-то что!
Кошмаров нехотя приподнялся и огляделся, при этом дверь квартиры напротив с тихим скрипом затворилась.
— Вы задержаны, — объявил он Пакостнику, а томившиеся на лестнице сотрудники в штатском подхватили сбрендившего поклонника моего скромного таланта под белы рученьки и поволокли вниз. Вырываться злодей не вырывался, но орал, пока его не затолкали в машину:
— Это все она!.. Она! Выпустила джинна!.. А кто ее просил?!
Действительно, кто меня просил? Разве что Жанка, мечтающая о заоблачных рейтингах, которая и подбила меня на авантюру, обернувшуюся смертоубийствами. А ныне она же имела наглость предъявлять мне претензии следующего содержания:
— Сколько раз говорила тебе, чтобы держалась от этого Говнюка подальше! Нет, пригрела! Все выслушивала его советы и наставления. А он меня чуть не придушил!
— Жалко, что не придушил, — процедила я сквозь зубы и покинула место происшествия, захлопнув за собой дверь, в которую Жанка немедленно поскреблась.
— Ну что еще? — Я снова высунулась на лестничную площадку.
— Ну привет! Ты чего это? — всплеснула руками Жанка. — Я же к тебе пришла, чуть жертвой по дороге не пала…
— И зачем ты ко мне пришла? — поинтересовалась я, без особенного желания пропуская ее в прихожую. — Тебе же положено находиться у постели умирающего…
— Типун тебе! — испугалась Жанка. — С Порфирием все нормально… Лечащий врач, правда, хочет его еще немного подержать в больнице, сердечный ритм, говорит, не очень хороший… А я к тебе шла просто… Поговорить… Но теперь это уже не важно, раз Пакостник маньяком оказался. Нет, но каков, а? Такой правильный всегда был, начитанный. Не зря говорят, что в тихом омуте черти водятся. Кстати, пора бы поговорочку осовременить, гы-гы. Потому что в тихом омуте теперь водятся не черти, а маньяки. А они-то пострашней чертей будут. Черт — он что? Норовит тебя с пути истинного своротить, одним словом, душу испоганить. И всего-то дедов. А маньяку душа до балды, ему тело подавай. Чтобы он мог его ножичком, ножичком… — с наслаждением выговаривала Жанка, и глазки ее при этом почти сладострастно блестели. Уж не повредилась ли она в уме на почве переживаний?
— Эй, Хвостова, очни-ись! — оборвала я Жанкино мракобесие. — В ересь впала, что ли? Ножичком, ножичком… До ножичка, слава богу, не дошло. И вообще вспомни, что ты раньше говорила… То ты не веришь в маньяков, то веришь…