— Какую еще гавань?
— Морскую, темнота! Картина так называется. Ну и дикая же ты все-таки, а еще имя имеешь — Марина, что означает — морская, — популярно разъяснил мне Порфирий и повернулся к Жанке: — Слышь, Жанна Аркадьевна, сбегала бы ты все-таки за пивком, а? Сделала бы милость…
Но Жанка проигнорировала эту слезную просьбу, зайдясь в восторженных стенаниях:
— Порфирий, ты продал картину? Ты ее правда продал?
— Я что, похож на брехуна? — обиделся Порфирий. — И вообще, большое дело — картину у художника купили! На то она и картина! Как говорится, не продается вдохновенье, но можно это самое… живопись продать!
— Ага, налетай — не скупись, покупай живопись, — подсказала я.
— Ну что-то типа того. — Порфирию все-таки надоело валяться, и он уселся на диване, по-турецки скрестив ноги. Бросил тоскливый взгляд на все еще неприбранные остатки клофелинового пиршества на хромоногом столе и нежно погладил впалый живот. — Сожрал бы я что-нибудь, девки. Ну сбегали бы вы, право слово… Тут палатка за углом… В трех шагах… Купили бы колбаски, пивка… Любую картину отдаю за одну бутылку пива!
— Будет тебе пиво, — пообещала я, не обращая внимания на свирепую Жанкину физиономию. — Только сначала расскажи-ка поподробнее про клиента, который на твою замечательную гавань раскошелился. Какой он из себя? Такой маленький, плюгавенький, с острым носом и бородавкой на подбородке? — Я подробнейшим образом описала Порфирию Мелкого Пакостника.
— Какой плюгавенький! — фыркнул Порфирий. — Мужик был видный, высокий, в кожане, в норковой шапке. И бумажник — вот такущий, — Порфирий расставил большой и указательный пальцы на толщину кирпича. — Первый раз его видел. Не из тех, что часто на Краюхе ошиваются. Может, даже не из местных. Да точно не из местных. Наше-то быдло в искусстве ни бэ ни мэ, картины под цвет обоев подбирают, а этот, чувствуется, знает толк в полутонах… Ох, и жрать же хочется, прямо кишки подводит!
— И правда, Жанка, сбегала бы ты, купила ему чего-нибудь. Нужно же ему подкрепиться. — Я поняла, что Порфирия нужно срочно накормить, а то, пока он думает только о жратве, ничего путного от него не добьешься.
— Ну хорошо, — Жанка поднялась с продавленного дивана под аккомпанемент скрипучих пружин. — Только не позволяй ему вставать, он еще очень слаб.
Я торжественно поклялась Жанке, что не позволю ему и шевельнуться, а Порфирий крикнул ей вслед:
— Пивка, пивка не забудь!
Только за Жанкой захлопнулась дверь, как Порфирий резво подскочил со своего смертного одра и молниеносно скрылся в направлении сортира. Возвратился же он оттуда, слегка пошатываясь, под заунывное завывание сливного бачка, потянулся, сощурившись, выглянул в окно и доверительно поведал:
— Пока с утра пивка не хряпну, не человек.
Это уж точно, на человека Порфирий походил весьма отдаленно, хоть бы даже и после пивка. Такое ощущение, что он — представитель тупиковой побочной ветви на тернистом эволюционном пути от макаки к гомо сапиенсу. Впрочем, на данном историческом отрезке эта малозначительная деталь не играет практически никакой роли.
— Э-э… Значит, картину ты продал на Краюхе? — вернулась я к главному.
Порфирий наморщил лоб, силясь то ли вспомнить, то ли сообразить, и впал в состояние, близкое трансу. Я даже подумала, может, у него опять приступ какой, или, того хуже, агония. Но, слава богу, все обошлось.
— Ну так… — известил он меня наконец о благополучном завершении трудоемкого мыслительного процесса. — На Краюхе…
— Этот деятель. Ну покупатель. Он что, сразу к тебе подошел или ходил выбирал?
— Черт его знает! — Порфирий, громко покряхтывая, снова с ногами взобрался на диван. — Натурально как из-под земли вырос. Посмотрел мои работы, похвалил технику… Еще сказал, что хотел бы что-нибудь такое купить… Э, на даче, дескать, повесить, над камином… Да где же эта Жанна Аркадьевна запропастилась, тудыть ее? Кони тут бросишь, покуда ее дождешься!
И правда, где она там застряла? До тех пор пока этот троглодит не набьет свою требуху, ничего я из него не выужу!
Но тут — чу! — в замке повернулся ключ. Жанка на всех парах влетела в комнату и, взгромоздив на колченогий стол свой туго набитый картофельный мешок, стала выгружать из него невиданные яства в виде сосисок, батона и связки бананов.
У Порфирия хищно заблестели глазенки, Жанка только рот открыла, а он уже сжевал одну сосиску прямо с целлофановой оболочкой и жадно протягивал руку за другой.