Жюльен поспешно приблизился к ней; он с восхищением смотрел на ее прекрасные обнаженные руки, полуприкрытые накинутой наспех шалью. Свежий утренний воздух, казалось, заставил еще ярче пылать ее щеки, на которых после пережитых за ночь волнений играл лихорадочный румянец. Ее скромная, трогательная красота и вместе с тем одухотворенная мыслью, — чего не встретишь у простолюдинки, — словно пробудила в Жюльене какое-то свойство души, которого он в себе не подозревал. Восхищенный этой красотой, которой жадно упивался его взор, Жюльен нимало не сомневался, что его встретят дружески; он даже и не думал об этом. Каково же было его удивление, когда он вдруг увидел явно подчеркнутую ледяную холодность, в которой он тотчас же заподозрил желание поставить его на место!
Радостная улыбка на его губах сразу исчезла; он вспомнил, какое положение он занимает, особенно в глазах знатной и богатой наследницы. Лицо его мгновенно изменилось: в нем теперь нельзя было прочесть ничего, кроме высокомерия и злости на самого себя. Его охватило чувство нестерпимой досады за то, что он дожидался здесь час с лишним, — и только дождался того, что его так унизили.
«Только дурак может сердиться на других, — рассуждал он про себя. — Камень падает вследствие собственной тяжести. Неужели я навсегда останусь таким младенцем? Неужели же я никогда не научусь отмерять этим людям ровно столько моей Души, сколько полагается за их деньги? Если я хочу, чтобы они меня уважали и чтобы я уважал самого себя, надо дать им понять, что это только моя нужда вступает в сделку с их богатством, а. сердце мое за тысячу лье от их наглости и на такой высоте, где его не могут задеть жалкие, ничтожные знаки их пренебрежения или милости».
В то время как эти чувства теснились в душе юного гувернера, на его подвижном лице появилось выражение уязвленной гордости и жестокого озлобления. Г-жа де Реналь совершенно растерялась. Добродетельная холодность, которой она решила его встретить, сменилась на ее лице участием — участием, полным тревоги и недоумения перед этой внезапной переменой, совершившейся с ним на ее глазах. Ничего не значащие фразы, которыми принято обмениваться утром насчет здоровья или погоды, застыли на губах у обоих. Жюльен, который сохранил все свое здравомыслие, ибо он не испытывал никакого смятения страсти, нашел способ показать г-же де Реналь, что он ни в какой мере не считает их отношения дружескими: он не сказал ей ни слова о своем отъезде, откланялся и исчез.
В то время как она стояла и смотрела ему вслед, пораженная этим злобным, презрительным взглядом, который еще только вчера был таким дружеским, к ней подбежал ее старший сын и, бросившись ей на шею, крикнул:
— А у нас каникулы: господин Жюльен сегодня уезжает!
Услыхав это, г-жа де Реналь вся похолодела; она чувствовала себя такой несчастной из-за своей добродетели, но она была еще во сто крат несчастнее из-за своей слабости.
Это новое событие заслонило собой все в ее воображении. Все ее благоразумные намерения мигом улетучились. Ей уж теперь приходилось думать не о том, чтобы устоять перед этим обворожительным возлюбленным, а о том, что она вот-вот потеряет его навеки.
Ей пришлось взять себя в руки, чтобы высидеть за завтраком. В довершение всех зол г-н де Реналь и г-жа Дервиль только и говорили, что об отъезде Жюльена. Верьерскому мэру показался несколько странным решительный тон Жюльена, каким тот заявил, что ему необходимо отлучиться.
— Ясно, что мальчишке кто-то сделал выгодное предложение, — в этом можно не сомневаться. Но кто бы это ни был, будь то хоть г-н Вально, шестьсот франков в год жалованья гувернеру — такая сумма заставит хоть кого призадуматься. Вчера в Верьере ему, должно быть, сказали, чтобы он подождал денька три, пока там подумают, так вот нынче утром, чтобы не давать мне ответа, этот негодный мальчишка улизнул в горы. Подумать только, что мы вынуждены считаться с каким-то ничтожным мастеровым, который еще и хамит нам, — вот до чего мы дошли!
«Если даже мой муж, который не представляет себе, как он жестоко оскорбил Жюльена, и тот опасается, как бы он от нас не ушел, так что же я-то должна думать? — говорила себе г-жа де Реналь. — Все кончено!»
Чтобы выплакаться вволю и не отвечать на расспросы г-жи Дервиль, она сказала, что у нее ужасно болит голова, ушла к себе в спальню и легла в постель.