— Уничтоженіе общины и преобразованіе крѣпостныхъ пошлинъ. Декларація окончена, и министръ сходитъ съ каѳедры.
Будетъ-ли перерывъ? Нѣтъ, не будетъ. Дума готова къ отвѣту.
Все заранѣе условлено и расписано по ролямъ. Кадеты и трудовая группа вступили въ соглашеніе. Они выпустятъ по три оратора съ каждой стороны. Всѣ рѣчи должны кончаться однимъ и тѣмъ же заключительнымъ аккордомъ: выраженіе недовѣрія министерству и требованіе его выхода въ отставку.
Набоковъ выходитъ первымъ. Онъ говоритъ вѣско, зло и спокойно.
— По вопросу объ амнистіи мы отрицаемъ возможность всякаго посредническаго голоса между нами и верховной властью.
— Въ тонѣ министерства мы усматриваемъ вызовъ, и тотъ вызовъ мы принимаемъ.
— Съ точки зрѣнія народнаго представительства мы можемъ сказать только одно: исполнительная власть да покорится власти законодательной.
Въ самомъ дѣлѣ, отъ лица какой власти говорилъ Горемыкинъ?
Законодательная власть принадлежитъ Думѣ, Государственному Совѣту и монарху. Положимъ такъ. Исполнительная власть принадлежитъ монарху. Очень хорошо. Но первый министръ говорилъ не отъ лица монарха. Онъ говорилъ отъ явнаго лица бюрократіи и тайнаго лица придворной камарильи. Но даже наша «медвѣжья конституція въ рамкахъ основныхъ законовъ» не знаетъ такихъ законодательныхъ инстанцій, какъ Звѣздная Палата. Горемыкинъ, видимо, слишкомъ неопытенъ и черезчуръ откровененъ.
Громъ продолжительныхъ рукоплесканій. Набоковъ кончилъ. Длинная фигура Родичева поднимается по ступенькамъ. Онъ повернулся лицомъ къ министерской скамьѣ. Я вижу, какъ Горемыкинъ слегка откинулся назадъ и прикрылъ рукою глаза. Въ глазахъ Родичева сверкаетъ жестокое веселье. Всю свою жизнь онъ ждалъ этой минуты. Помню, лѣтъ восемь тому назадъ мнѣ пришлось слышать одно изъ его характерныхъ заявленій: «Они думаютъ: за ними верхъ. Нѣтъ. Я буду жить такъ долго, что дождусь увидѣть, какъ они полетятъ съ своего мѣста внизъ головой». Онъ жилъ и ждалъ… спокойно ждалъ.
Теперь онъ дожилъ. Жесткіе усы Родичева слегка топорщатся. Весь онъ похожъ на большого кота передъ неосторожной птицей. Онъ дѣлаетъ остановки и, видимо, подбираетъ слова похлеще и поувѣсистѣе… Временами онъ выбрасываетъ впередъ правую руку, длинную, предлинную. Съ моего мѣста мнѣ кажется, что она достаетъ до скамей на правой сторонѣ и задѣваетъ кого-то по лицу своимъ обличительнымъ перстомъ.
— Въ совѣсти государственныхъ людей нынѣшняго правительства не написано сознанія отвѣтственности.
— Военное положеніе — средство, годное для управленія дураковъ (цитата изъ Кавура).
— Отъ одного изъ носителей власти я слышалъ много лѣтъ тому назадъ, что отвѣтственность властей передъ закономъ — это просто глупость. Эту глупость сегодня я слышалъ съ трибуны изъ устъ министра (опять «дураки»).
— Министры, совѣсть ваша (опять совѣсть) вамъ подсказываетъ, что вы должны уйти…
Аникинъ вноситъ въ пренія новую ноту, аграрную, крестьянскую, страшно понятную для любого темнаго простолюдина.
— Правительство заботится о насъ, крестьянахъ. Три четверти русскихъ тюремъ наполнены крестьянами. Груды труповъ и переломанныхъ костей, которыми усѣяна страна, это крестьянскія кости. Вотъ эта забота.
— Вы охраняете собственность? У меня есть документъ, въ которомъ разсказано, какъ земскіе начальники угрожаютъ цѣлымъ волостнымъ сходамъ: «Если сгоритъ хоть одинъ помѣщикъ, мы подожжемъ всѣ ваши деревни». Вотъ охраненіе крестьянской собственности.
— Вы предлагаете намъ переселеніе въ сибирскія степи. Мы бы предложили переселиться туда вамъ самимъ, кому скоро нечего будетъ дѣлать въ Россіи. Можете разводить тамъ на досугѣ капусту…
— Требуемъ земли, требуемъ правъ, требуемъ воли. Такое министерство не можетъ быть терпимо. Или мы, или они…
Ледницкій говоритъ отъ имени отдѣльныхъ національностей.
— Легкомысленныя руки два года разжигаютъ огромный пожаръ. Пусть опомнятся раздувающіе уголья. На нихъ лежитъ отвѣтственность за опустошеніе стихіи. Разбушевавшись, она снесетъ долой и насъ самихъ, и все, что дорого каждому честному человѣку.
— Представители всѣхъ національностей объединились съ русскимъ народомъ для общаго дѣла, которому всѣ служатъ. Рука объ руку съ нимъ они надѣются дойти до лучшаго будущаго.
Боже, какая баня. Рыжковъ, Аладьинъ, Кокошкинъ…
Аладьинъ задаетъ министрамъ словесную шараду: — Какое слово, примѣнимое къ вашимъ поступкамъ, выразительнѣе «смѣлости» и начинается съ буквы «н?..»
Кокошкинъ совѣтуетъ напечатать декларацію министерства фельетономъ въ «Московскихъ Вѣдомостяхъ».