Лосевъ крѣпко тряхнулъ головой и сошелъ съ трибуны. Самсонъ далеко, далеко за думскими стѣнами. Его тяжелое дыханіе промчалось въ залѣ и снова исчезло. Довольно говорено!..
Жилкинъ читаетъ резолюцію.
— Усматривая… что правительство не желаетъ удовлетворить народныя требованія земли, правъ и свободы…
…и что правительство обнаруживаетъ явное нежеланіе избавить отъ новыхъ потрясеній страну, измученную нищетой, безправіемъ и произволомъ, выражаемъ полное недовѣріе министерству… Требуемъ выхода въ отставку.
Резолюція принята при оглушительныхъ рукоплесканіяхъ большинствомъ всѣхъ противъ 11.
Историческій день окончился. А дальше что?
— Въ отставку, въ отставку!
Итакъ, — вотъ онъ — товарищъ министра Гурко, изъ рода Сухово-Кобылиныхъ, «властный укротитель Думы», какъ рекомендовало его восторженное «Новое Время». Но сегодня онъ вовсе не кажется такимъ властнымъ. Или, быть можетъ, эти буйные крики подѣйствовали на его нервы. Онъ весь съежился и молча ждетъ, пока пройдетъ буря. Слава Богу, замолчали. Властный ораторъ открываетъ ротъ.
— Въ отставку! — раздается на верху чей-то протодьяконскій басъ.
— Въ отставку! — отвѣчаетъ изъ лѣваго угла другой, еще гуще, еще свирѣпѣе.
Трудовики сидятъ группами въ разныхъ концахъ зала и обстрѣливаютъ оратора бѣглымъ, но мѣткимъ огнемъ.
Нѣкоторыя стоятъ на своихъ мѣстахъ. Боже, какія у нихъ разозленныя лица! Сегодня въ первый разъ я вижу въ Думѣ лица по-настоящему злыя. Вотъ молодой крестьянинъ въ свиткѣ и полотняной сорочкѣ. Онъ какъ-то изогнулся, какъ будто готовится прыгнуть впередъ. Михайличенко стоитъ у стѣны и горящими глазами мѣряетъ трибуну и оратора. Правую руку онъ заложилъ за бортъ куртки… Нѣтъ-ли у него камня за пазухой?
Кадеты чинно молчатъ, скромно неодобряютъ и тихо злорадствуютъ. При всей своей благовоспитанности они весьма не прочь, чтобы министерскій Демосѳенъ получилъ легкое привѣтствіе отъ буйства лѣвыхъ.
Лѣвые замолчали. Гурко начинаетъ говорить. — Громче, — кричитъ Дума, — не слышно!..
— Я постараюсь говорить погромче, — говоритъ Гурко упавшимъ тономъ, но голосъ его никакъ не можетъ достигнуть надлежащей полноты. Бѣдный г. Гурко! Куда дѣвался его паѳосъ и развязный апломбъ? Онъ говорить кротко и довольно безсвязно. Вмѣсто того, чтобы нападать, — онъ оправдывается.
Дума съ своей стороны поощряетъ его въ паузахъ тѣми же привѣтственными криками.
— Въ чемъ заключается заявленіе, внесенное 42 членами Думы? — спрашиваетъ ораторъ.
— Въ отставкѣ, — отвѣчаютъ неугомонные трудовики.
Аргументы г. Гурко тѣ же, что и прошлый разъ. За двухдневный промежутокъ онъ не придумалъ ничего новаго.
Тѣ же четыре десятины на смѣшанную крестьянскую душу. Справедливая оцѣнка только въ Крестьянскомъ банкѣ. «Двухъ справедливостей не бываетъ». Пара инсинуацій легкихъ, почти воздушныхъ, — и г. Гурко сходитъ съ трибуны безъ всякаго эффекта, если не считать упрямыхъ криковъ трудовой группы.
— Въ отставку!..
Это похоже на гипнотическое внушеніе. Чего добраго, г. Гурко возьметъ и въ самомъ дѣлѣ выйдетъ въ отставку.
Стишинскій въ другомъ родѣ. Онъ старше, усы у него сѣдые. И говоритъ онъ монотонно, какъ будто жужжитъ.
Рѣчь его еще короче, чѣмъ рѣчь Гурко. Онъ обѣщаетъ въ скоромъ времени представить Думѣ свой аграрный планъ во всей полнотѣ.
— Въ отставку! — отвѣчаетъ Дума почти съ механической торопливостью.
Кто будетъ возражать? Конечно, кадеты. Первымъ говоритъ И. Петрунковичъ. Рѣчь — длинная, вдумчивая, но нѣсколько тусклая. Кадетскій лидеръ, видимо, еще не оправился отъ недавняго нездоровья. А впрочемъ, онъ стучитъ по пюпитру и заявляетъ:
— Мы не уйдемъ отсюда, пока не разрѣшимъ аграрнаго вопроса.
— Вы говорите о патріотизмѣ, — обращается онъ къ министерскимъ скамьямъ. — Если бы у васъ была хоть искра патріотизма, вы не сидѣли бы на этихъ мѣстахъ…
За Петрункевичемъ говорить Герценштейнъ. Аргументы его не лишены занимательности. Но эту словесную дуэль мы уже слышали въ пятницу. Въ сущности, все это становится скучно и даже жутко. Что, если гг. Стишинскій и Гурко будутъ являться черезъ каждые два дня и также будутъ говорить о Крестьянскомъ банкѣ и четырехъ десятинахъ и также долго будетъ имъ возражать профессоръ Герценштейнъ?
Нѣтъ, на сегодня довольно. На трибунѣ — графъ Гейденъ. Онъ пускаетъ двѣ мѣткія стрѣлы въ министерство и кадетовъ, но Дума устала и не хочетъ слушать. Половина депутатовъ выходитъ въ кулуары. Мы, легкомысленные журналисты, слѣдуемъ за другими.