Это не Самсонъ, это Іисусъ, сынъ Сираховъ. Мудрость его неистощима.
Динь! динь! динь! Приставъ звонитъ въ колокольчикъ. «Тяни-въ-сонъ» кончилъ. Можно возвращаться назадъ въ думскую залу.
Сегодня въ Думѣ былъ двойной комплектъ мужиковъ: крестьянскіе депутаты и крестьянскіе делегаты со съѣзда въ Гельсингфорсѣ. Несмотря на всѣ строгости, которыя снова завелись у входа, делегаты все-таки пробрались внутрь. Воронежскій делегатъ, въ лаптяхъ и дерюгѣ, прошелъ въ Думу даже безъ билета. Видъ у него былъ до того свирѣпый, а шагъ твердый и самоувѣренный, что пристава не рѣшились его задержать. Прошелъ волостной старшина Симбирской губерніи изъ огромнаго десятитысячнаго села. Полиція раза четыре пробовала его арестовывать, но крестьяне все не давали и грозили кольями. Не желая рисковать кровопролитіемъ и собственными боками, полиція плюнула и отступилась. Такимъ образомъ, крамольный старшина сохранилъ неприкосновенность личности и даже свободу слова и собраній. Вмѣстѣ съ нимъ прошелъ молодой крестьянинъ, кудрявый, со свѣтлымъ лицомъ. Все въ немъ было типичное: руки въ мозоляхъ, мѣткія словечки и каждая складка и повадка добраго и простого мужицкаго сына. Однако, это былъ не мужицкій сынъ, а дворянинъ, бѣглый студентъ, бродячій агитаторъ, Федоровъ или Петровъ, или — еще не знаю какъ, по паспорту. Ибо крестьяне теперь не только укрываютъ агитаторовъ, но даже выписываютъ ихъ изъ большихъ городовъ и перевозятъ изъ веси въ весь на обывательскихъ подводахъ.
Пришелъ въ Думу Гурьичъ, вятскій проповѣдникъ, самородокъ-соціалистъ, пламенный, хмурый и немножко фанатичный. Гурьичу не надо ни одежды, ни ѣды, — ничего, кромѣ посоха. Онъ ходитъ пѣшкомъ изъ деревни въ деревню и проповѣдуетъ новое слово: учредительное собраніе по четырехчленной формулѣ, землю и волю и прочіе элементы крестьянскаго рая на землѣ. Спорить съ Гурьичемъ трудно. Онъ стремителенъ, рѣчистъ и заучилъ свои формулы назубокъ, не хуже любого безпоповскаго начетчика. Раньше такіе люди уходили въ расколъ. Теперь цѣликомъ уходятъ въ новую вѣру и даже прямо въ эсъ-эрство.
Пришелъ мордвинъ изъ Самары, татарскій староста изъ Курмышскаго уѣзда, бѣглый учитель изъ Пензы и иные прочіе. Крестьянскіе делегаты, ни мало не медля, завели въ Думѣ смуту. У каждаго въ карманѣ было по общественному приговору. Рязанцы вызвали рязанскаго депутата, князя Волконскаго, и стали требовать, чтобы онъ произвелъ равненіе налѣво и вступилъ въ трудовую группу. Два московскихъ учителя выразили московскому волостному старшинѣ Ильину, толстому, съ пушистой черной бородой (у богатаго мужика борода лопатою) недовѣріе отъ имени двухъ волостныхъ сходовъ и пообѣщали еще болѣе того.
Съ приходомъ крестьянскихъ делегатовъ Дума еще болѣе стала походить на крестьянскій союзъ. Впрочемъ, въ сущности Дума есть ни что иное, какъ огромный крестьянскій союзъ, смѣшанный съ земскимъ съѣздомъ и для остроты приправленный дюжиной «правыхъ» дворянъ и дюжиной ерогинскихъ крестьянъ. Безъ правыхъ въ Думѣ было-бы скучно. Не съ кѣмъ было-бы спорить, и въ промежуткахъ между визитами г. Столыпина и компаніи пришлось-бы грызться между собою.
Разница отъ крестьянскаго союза въ томъ, что, вмѣсто стараго сарая, Дума засѣдаетъ во дворцѣ, и члены ея получаютъ на предметъ разведенія крамолы по десяти рублей въ день.
Какъ-бы то ни было, въ кулуарахъ Думы сегодня было очень шумно. Въ залѣ засѣданій не было никакого особаго дѣла. Министровъ не было, и ругать было некого. Тамъ разговаривали кадеты пространно и краснорѣчиво на тему о томъ, «чего мы не допустимъ, когда у насъ будетъ власть». Съ ними сражались кавказскіе и русскіе соціалъ-демократы, но никто ихъ не слушалъ. Въ то же самое время въ овальномъ залѣ шли сразу четыре митинга, по митингу въ каждомъ углу. Всѣ вопросы двухъ послѣднихъ недѣль перебирались тутъ заново.
На самомъ людномъ митингѣ вопросъ шелъ, какъ и слѣдовало, о землѣ.
— Не надѣйтесь, — сердито доказывалъ обычный черносотенный ораторъ, изъ думскихъ чиновниковъ, — не хватитъ вамъ земли. Генерала Гурки сынокъ въ самой Думѣ говорилъ: «Ежели и всю раздать, по четыре десятины на душу не придетъ». Развѣ на лунѣ искать или на небесахъ!..
— Экій у васъ разумъ хитрый, — возражалъ высокій нижегородецъ. — Ежели не хватитъ въ полнотѣ, значитъ, и ничего не давать. Вотъ васъ было-бы голодныхъ человѣкъ пять или шесть. А я бы пришелъ къ вамъ и сказалъ: «Есть у меня хлѣба въ сумкѣ, да малъ кусокъ. На каждаго по ломтю не придетъ. Лучше я не дамъ ничего, а съѣмъ-ка его самъ». Вы бы, небось, драться стали!..
— Больше той земли, какая есть, мужикъ не требуетъ, — громко и сердито заговорилъ Гурьичъ, непріязненно взглядывая на чиновника изъ-подъ своихъ насупленныхъ бровей. — Ты чего голову морочишь? Мы не на лунѣ надѣла ищемъ, а въ матушкѣ Россіи, сколько кому-бы ни пришлось.