Передній драгунъ поднялъ саблю и погрозилъ ею Мишѣ, но не подъѣхалъ и не ударилъ.
Толпа быстро раздѣлилась на двое и отступила вправо и влѣво, очищая, въ свою очередь, дорогу для кавалеріи. Драгуны не продолжали нападенія и проѣхали впередъ, слѣдуя по своему пути за трехцвѣтнымъ шествіемъ.
Сзади толпа уже собралась снова. Миша попрежнему стоялъ на мѣстѣ. У ногъ его лежалъ трупъ Елены, покрытый краснымъ знаменемъ.
ДНИ СВОБОДЫ
Повѣсть изъ московскихъ событій
Въ это ужасное, неистовое время, когда отъ каждаго газетнаго листа пахнетъ свѣжею кровью и гарью сожженныхъ селеній, и въ каждомъ порывѣ пролетающаго вѣтра чудится эхо разстрѣловъ, стоны истязаемой дѣвушки, о чью голую грудь инквизиторъ въ синемъ мундирѣ съ художественнымъ сладострастіемъ гаситъ зажженную папиросу, мнѣ кажется, иногда, что тѣхъ прекрасныхъ дней не было, что то былъ сонъ, несвязный бредъ на яву. Быть можетъ, я сидѣлъ въ тюрьмѣ, безъ книгъ, безъ свиданій, безъ переписки съ близкими. Голова моя горѣла, и въ одну изъ безсонныхъ ночей ко мнѣ слетѣла мечта, чтобы утѣшить меня своими прихотливыми красками.
Но нѣтъ, то былъ не сонъ: толпы на улицахъ, радостныя слезы, общій порывъ къ свободѣ, вѣющія знамена. И самыя неистовства торжествующей реакціи убѣждаютъ насъ въ томъ, что тѣ дни были въ дѣйствительности. Намъ, русскимъ, до сихъ поръ исторія судила за каждый проблескъ свѣта платить волною мрака, каждый порывъ къ свободѣ искупать десятилѣтней тюрьмой.
Но въ тѣ дни былъ уже не проблескъ, а цѣлое зарево, было землетрясеніе, поколебавшее самыя основы вѣковой твердыни безправія и произвола. Пусть же надъ нами свершится самое худшее. Никакіе ужасы и жестокости не могутъ изгладить слѣда тѣхъ достопамятныхъ дней, ибо они озарили настоящее и бросили свою густую и алую тѣнь далеко впередъ, на все будущее Россіи.
Въ моей повѣсти нѣтъ героя и фабула едва намѣчена. Или лучше сказать, героемъ ея является московскій народъ, а фабулой — трагедія короткихъ дней свободы. И эта трагедія едва намѣчена. Она вся впереди, вся въ будущемъ.
Памяти гражданъ, погибшихъ въ Москвѣ за свободу, съ благоговѣйнымъ почтеніемъ посвящаетъ авторъ.
15 февраля 1906 г.
— Баринъ, копѣечку!
Сенька бѣжалъ по краю тротуара, шлепая резиновыми калошами, надѣтыми на босу ногу и рискуя свалиться въ канаву.
— Копѣечку, ради Христа, баринъ добрый!..
Но добрый баринъ только засовывалъ руки глубже въ карманы и шелъ впередъ, показывая преувеличенно твердымъ шагомъ и напряженнымъ выраженіемъ лица, что онъ не замѣчаетъ и не желаетъ замѣчать Сенькиной просьбы.
— Бабушка не ѣвши… Хлѣбца купить.
Сенька дѣйствительно жилъ при бабкѣ Аксиньѣ, тоже промышлявшей нищенствомъ, но она не приходилась ему ни бабкой, ни какой либо родственницей вообще.
Присталъ онъ къ ней два года тому назадъ, послѣ смерти своей матери Авдотьи, которая жила съ бабкой Аксиньей въ смежныхъ углахъ, а умерла въ больницѣ отъ брюшного тифа.
Сенька остался жить при бабкѣ и даже переползъ на ночлегъ въ ея уголъ за ситцевую занавѣску. Впрочемъ, ихъ отношенія съ бабкой не отличались прочностью. Сенька ходилъ отдѣльно отъ старухи и приходилъ домой по вечерамъ, принося собранныя копѣечки. Днемъ онъ кормился кусками хлѣба, выпрошеннаго въ булочной, заходилъ въ чайную выпить чаю. Иногда онъ уходилъ ночевать къ случайнымъ товарищамъ и являлся домой только на другой день къ вечеру. Старуха ворчала, потомъ забывала и переставала.
Бабка Аксинья относилась къ жизни съ какимъ то страннымъ равнодушіемъ. Свои собственныя копѣечки она собирала и завязывала въ узелки платка, но иногда Сенька вытаскивалъ платокъ изъ подъ подушки и опустошалъ узелокъ, а старуха забывала и не замѣчала пропажи.
Въ послѣднее время, Сенька сталъ совсѣмъ отбиваться отъ бабки. Онъ не ночевалъ дома по нѣскольку ночей и ютился въ ночлежкѣ, въ странномъ полуразрушенномъ домѣ у самаго рынка. Домъ былъ большой и ни на что непохожій. Въ срединѣ былъ небольшой дворъ, похожій на проломъ въ крышѣ. Кругомъ по стѣнамъ вились лѣстницы деревянныя и желѣзныя, скрывались притоны, похожіе на лисьи норы, громоздились ночлежныя мѣста, сложенныя изъ хвороста, какъ большія птичьи гнѣзда. Здѣсь ютились проститутки, мелкіе воры, безпаспортные нищіе. Вечеромъ почти изъ подъ каждой занавѣски просто и безстыдно выставлялись двѣ пары ногъ. Матери поили водкой грудныхъ младенцевъ, чтобъ они не мѣшали имъ спать съ любовникомъ.