Почти въ каждой ночлежкѣ былъ картежный майданъ и по ночамъ шла азартная игра на обрывкѣ сукна, брошенномъ на полъ, какъ въ острогѣ.
Сенька ночевалъ у тетки Зеленой, въ маленькой ночлежкѣ направо, и безъ всякой платы. Анисья Зеленая когда то ходила по улицамъ вмѣстѣ съ его матерью и не только не требовала съ него никакой платы за ночлегъ, но даже во вторую ночь, когда на полатяхъ не было мѣста и Сенькѣ пришлось улечься на полу, она бросила ему большую старую рогожу, которая одновременно могла служить подстилкой и одѣяломъ.
Такимъ образомъ, несмотря на свое сиротство Сонька былъ на этомъ свѣтѣ не безъ знакомыхъ и покровителей.
— Ради Христа!
Сенька вышелъ изъ переулка и пошелъ по Моховой, продолжая преслѣдовать прохожихъ своей постоянной жалобой. Просить на Моховой было опасно изъ-за городовыхъ, но Сенька не очень боялся городовыхъ. Онъ былъ малъ, вертлявъ и легокъ на ногу.
Сенькѣ минуло четырнадцать лѣтъ, но на видъ ему нельзя было дать и двѣнадцати. И когда городовому случалось изловить его за шиворотъ, Сенька тотчасъ же съеживался и принимался хныкать и причитать о старой бабушкѣ. У него былъ такой тщедушный видъ, что даже городовой не выдерживалъ и дѣло кончалось пинкомъ и приказомъ убираться домой. До сихъ поръ Сенька ни разу не ночевалъ въ участкѣ.
— Ради Христа!
Идти по Моховой пришлось противъ вѣтра и Сенькѣ стало холодно. Уши у него посинѣли. Не смотря на движеніе, руки его зябли и онъ то засовывалъ ихъ поглубже въ узкіе рукава куртки, то выдергивалъ ихъ оттуда и трясъ ими въ воздухѣ.
И его однообразная жалоба звучала рѣзко и монотонно, какъ голосъ осенняго ненастья:
— Ради Христа!
На Моховой было людно, люднѣе обыкновеннаго. Прохожіе переходили съ мѣста на мѣсто, останавливались на углахъ и смотрѣли въ одну сторону.
Патруль казаковъ проѣхалъ срединой улицы. Они были рослые, съ папахами, заломленными на ухо, и на высокихъ черныхъ лошадяхъ. Лица у нихъ были темныя, бородатыя, и они казались людьми другого народа, конными завоевателями изъ далекихъ и чуждыхъ степей.
И оттого, что они проѣхали мимо, рѣчи на улицѣ стали тише и на лица прохожихъ упала тѣнь, какъ отъ тяжелаго облака.
Но Сенька смотрѣлъ на казаковъ съ восхищеніемъ и тайной завистью. Во первыхъ, онъ любилъ лошадей, хотя до сихъ поръ ему еще ни разу не удавалось забраться на конскую спину. Во вторыхъ, Сенька былъ патріотъ, любилъ военныхъ, полковую музыку, шитье мундировъ.
Уличные бродяги часто пылаютъ оффиціальнымъ патріотизмомъ, быть можетъ, потому, что этотъ патріотизмъ тоже живетъ на улицѣ и составляетъ ея единственное украшеніе. Парадъ есть даровое зрѣлище, доступное даже бездомному нищему.
Сенька тоже бѣгалъ на парады и смотры. Въ началѣ японской войны Сенька ходилъ вмѣстѣ съ патріотическими манифестаціями и кричалъ ура. Дѣлалъ онъ это безкорыстно, безъ всякой платы. Потомъ манифестаціи прекратились, и уличный патріотизмъ сталъ линять по мѣрѣ военныхъ неудачъ.
Неудачи русскаго оружія огорчали Сеньку почти до слезъ.
— Эхъ, не умѣетъ Куропаткинъ, — сокрушался иногда Сенька самъ про себя съ наивною безцеремонностью уличнаго дикаря. — Мнѣ бы дали, я бы живо распорядился. Раскаталъ бы япошекъ, только трещало бы.
И Сенька не шутя воображалъ себя боевымъ генераломъ на бѣломъ конѣ, какъ рисуютъ Скобелева…
Казаки проѣхали и исчезли впереди.
— Копѣечку, ради Христа!..
На встрѣчу Сенькѣ попалась группа молодыхъ людей. Впереди шелъ студентъ въ тужуркѣ и пальто въ накидку, несмотря на холодъ. Онъ что то оживленно разсказывалъ своему сосѣду, и прошелъ было мимо Сеньки, но обернулся на его голосъ и подошелъ къ мальчику.
— Что, брать, озябъ? — спросилъ онъ громко. — Возьми на счастье!..
И онъ положилъ въ Сенькину руку серебряную монету.
— Сегодня я щедрый, — прибавилъ онъ съ усмѣшкой, — сегодня не жалко!..
Двугривенный!..
Сенька схватилъ монету и перешелъ на другую сторону улицы. Въ эти дни подавали очень скупо и это было совсѣмъ неожиданное счастье.
— Чего это онъ сегодня щедрый, — подумалъ Сенька мимоходомъ, — чудакъ-баринъ.
Быстрая черпая тѣнь мелькнула мимо Сеньки. Изъ-за угла выскочилъ человѣкъ, по виду молодой рабочій, въ сѣрой курткѣ и шапкѣ съ наушниками. Онъ мчался, какъ олень, наткнулся на прохожаго и чуть не сбилъ его съ ногъ. Сенька замѣтилъ, что на лѣвой сторонѣ его лица было кровяное пятно.
Вслѣдъ за нимъ выскочили двое огромныхъ городовыхъ, одинъ съ нагайкой, другой съ револьверомъ въ рукахъ.
— Стой, держи! — невольно крикнулъ Сенька.
Но даже городовые не поддержали этого крика. Они бѣжали молча и только тяжело сопѣли и сжимали въ рукахъ свое оружіе.