Сенька тоже пришелъ въ большое волненіе.
Слова оратора были ему не очень понятны: — Стоять за Россію, которую кто то обижаетъ, стоять до конца, до самой смерти. Но кто именно обижаетъ Россію, онъ не могъ разобрать. Его понятіе объ отечествѣ было элементарное, географическое, и согласно этому понятію Россію могли обижать только внѣшніе враги, японцы, англичанка, турокъ. Что касается внутреннихъ враговъ, забастовщиковъ, смутьяновъ, то по его философіи выходило, что и они наняты внѣшними врагами за наличныя деньги.
Но здѣсь, именно эти самые забастовщики обвиняли передъ лицомъ Россіи другихъ и сваливали вину на само вышнее правительство.
Кто былъ правъ, Сенька не могъ разобраться, но его поразила страшная серьезность этихъ людей, ихъ готовность на жертвы, рѣшимость стоять до конца. Онъ сразу почувствовалъ, что такія настроенія не создаются подкупомъ и волна общей страсти подхватила его и понесла съ собой. Что то въ сердцѣ его громко и болѣзненно откликнулось на призывъ. Эти чернолицые, измазанные желѣзнодорожники были недовольны своей долей. Сенька тоже былъ недоволенъ, его доля была нестерпима и онъ самъ удивлялся, какъ онъ выносилъ ее до сей поры.
Они кричали, что имъ нужны права, прибавка жалованья, и этотъ маленькій уличный нищій тоже готовъ былъ вскочить на каѳедру и прокричать во всеуслышаніе, что и ему не въ моготу вѣчный голодъ, шатаніе по улицамъ, ночлеги въ углахъ, страхъ городового, что онъ не желаетъ больше, чтобы его пинали ногами, какъ шелудивую собаку, что онъ тоже хочетъ быть человѣкомъ.
И какъ будто подражая своему сосѣду, сѣдоватому слесарю, Сенька въ самозабвеніи сдѣлалъ шагъ по направленію къ каѳедрѣ…
Движеніе у дверей усилилось. Новый ораторъ пробился сквозь ряды и вышелъ впередъ.
Слушатели привѣтствовали его рукоплесканіями: — Сѣдой, Сѣдой!
Новый ораторъ имѣлъ замѣчательную наружность. У него было смуглое лицо, большіе глаза, черные и пламенные, низкая черная борода и шапка густыхъ волосъ, почти совершенно сѣдыхъ и только мѣстами пронизанныхъ черными прядями.
— Товарищи! — началъ Сѣдой краткимъ и рѣшительнымъ тономъ. — Мы говорили довольно, теперь нужно дѣйствовать. Первое: у насъ много семейныхъ, совсѣмъ бѣдныхъ. Имъ не чѣмъ жить, у комитета денегъ не хватаетъ. Будемъ повсюду сбирать деньги, отдадимъ послѣднее, чтобъ поддержать тѣхъ, которымъ труднѣе всего.
— Второе: насъ здѣсь пятьдесятъ тысячъ, но мы не безопасны. Каждую минуту могутъ напасть на насъ, а у насъ голыя руки. Братья рабочіе, вооружайтесь! Чтобъ враги ваши не захватили васъ врасплохъ.
Толпа, стоявшая у двери, снова заволновалась. Чья то рука съ силой поднялась вверхъ и пачка бѣлыхъ листковъ взвилась надъ собраніемъ и посыпалась на головы стоявшихъ.
Собраніе зашумѣло. — Намъ давайте, намъ! — кричали на скамьяхъ.
Всѣ вскочили на ноги, готовые ловить воззванія. Новыя и новыя пачки листковъ взлетали вверхъ и разсыпались по всѣмъ угламъ аудиторіи, какъ бѣлыя птицы, или ширококрылыя бабочки. Они залетали въ самые темные углы. Нѣкоторые неожиданно взлетали вверхъ и задерживались у карниза, дразня толпу, слѣдившую глазами за ихъ полетомъ и ожидавшую внизу.
Ораторъ сошелъ съ каѳедры. Люди на скамьяхъ разбились на отдѣльныя группы. Публика у дверей стала выходить въ корридоръ. Наступилъ короткій перерывъ, какіе бываютъ необходимы даже въ самой сгущенной агитаціонной атмосферѣ.
Сенька тоже поймалъ листокъ и спряталъ его за пазуху. Читать онъ не умѣлъ, но этотъ бѣлый бумажный клочокъ казался ему чѣмъ то важнымъ и необходимымъ. Онъ какъ будто боялся, что все это ему снится и хотѣлъ имѣть вещественное доказательство на случай возможнаго пробужденія.
Спрятавъ листокъ, Сенька вышелъ вслѣдъ за другими. Третья дверь на правой сторонѣ корридора была полуоткрыта. Сенька заглянулъ въ нее и увидѣвъ новое собраніе, прошмыгнулъ внутрь.
Здѣсь былъ митингъ водопроводныхъ рабочихъ. Все это былъ какой то особенный народъ, коренастый, неуклюжій, съ темными лицами и угрюмыми взглядами.
Они засѣдали безъ предсѣдателя, но ораторы у нихъ были свои. Высокій человѣкъ въ черной блузѣ стоялъ на столѣ вмѣсто каѳедры и громилъ члена управы Брылкина, который завѣдывалъ городскими водопроводными дѣлами.
— Теперь Брылкинъ заискиваетъ, — кричалъ человѣкъ въ блузѣ. — Да! Мы стали нужны городу. Боятся они насъ. А прежде Брылкинъ кричалъ: «Не знаю никакихъ делегатовъ. Ваше дѣло молчать и работать. Не будетъ вамъ уступокъ».
— Вода — жизнь города, — продолжалъ ораторъ. — Противникъ у насъ въ рукахъ. Помните, товарищи: по Брылкински, никакихъ уступокъ! Нѣтъ перемирія съ врагомъ. Наше перемиріе съ врагомъ: за горло его, колѣномъ ему въ грудь…