Драгуны повернули лошадей и поскакали прочь, но, отъѣхавъ саженей двѣсти, остановились на перекресткѣ, сдѣлали полуоборотъ и приготовились стрѣлять.
Раненый драгунъ поднялся на локтѣ и громко застоналъ.
— Помогите, — позвалъ раненый, но никто не отзывался.
Драгунъ оглянулся на своихъ товарищей, они были слишкомъ далеко. Онъ собралъ силы и поползъ по тротуару. На каменныхъ плитахъ за нимъ оставался кровавый слѣдъ.
— Помогите!
Съ противоположной стороны улицы, изъ третьяго дома отъ угла, показались двѣ новыя фигуры: юноша и дѣвушка съ перевязью Краснаго Креста на плечѣ. Это были санитары.
Драгуны вскинули ружья. Отъ начальства былъ отданъ строгій приказъ разстрѣливать именно санитаровъ. Дружинники не имѣли никакихъ внѣшнихъ знаковъ, а потому были неуловимы. Санитаровъ по крайней мѣрѣ можно было узнавать издали по повязкамъ, и усмирители Москвы сосредоточили на нихъ всю свою ненависть и заставляли ихъ расплачиваться за общую дерзость «краснаго» населенія Москвы.
Драгуны взяли на прицѣлъ. Санитары схватились за руки и остановились, высоко поднявъ голову и глядя прямо впередъ по направленію драгунъ. Но залпа не послѣдовало. Быть можетъ, драгуны боялись ранить своего же товарища, оставшагося на улицѣ.
Санитары подошли къ дружиннику, но онъ былъ мертвъ. Пуля попала ему въ високъ. Раненый драгунъ пересталъ ползти и застоналъ громче и жалобнѣе. Дѣвушка подошла, нагнулась надъ драгуномъ и посмотрѣла на рану, но кость была раздроблена и временная перевязка невозможна. Санитары взяли раненаго подъ мышки, подняли и медленно повели на перевязочный пунктъ.
Перестрѣлка возобновилась. Драгуны стрѣляли разнообразно, съ неравными промежутками, залпами и пачками, и отдѣльными зарядами. Часть ихъ сошла съ лошадей, другіе остались въ сѣдлахъ. Перекрестокъ понравился имъ и они избрали его своей позиціей, въ приличномъ отдаленіи отъ мятежниковъ, но съ возможностью обстрѣла того мѣста, гдѣ произошло послѣднее нападеніе.
Они стрѣляли, впрочемъ, не только въ сторону мятежниковъ, но во всѣ четыре стороны, вдоль и поперекъ перекрестка. Тратили они такое множество патроновъ, что можно было только удивляться, какъ это еще не истощился ихъ боевой запасъ.
Дружинники больше не показывались, у нихъ были только браунинги и они не могли состязаться съ трехлинейной винтовкой драгунъ. Два ружья, лежавшіе на землѣ, притягивали ихъ, какъ магнитомъ. Такими ружьями можно было бы заставить драгунъ отступить совсѣмъ, за предѣлы досягаемости.
Но показаться на улицу значило итти на вѣрную смерть.
Маша и Сеня обѣжали кругомъ и теперь стояли на тротуарѣ за угломъ улицы, гдѣ были баррикады. Время отъ времени они осторожно выглядывали изъ-за карниза угольнаго дома. На такомъ разстояніи это оставалось незамѣченнымъ и проходило благополучно.
Баррикады этой мѣстности были для дѣтей свои, домашнія баррикады. Домъ ихъ стоялъ повыше на той же улицѣ и они считали долгомъ чести всячески помогать дружинникамъ, которые не давали войскамъ проникать въ эту область. Ибо о войскахъ ходили ужасные слухи. Говорили, что они убиваютъ прохожихъ и стрѣляютъ въ окна домовъ, обыскиваютъ людей на улицахъ и отнимаютъ у нихъ деньги и часы.
Въ районѣ баррикадъ, напротивъ того, была полная безопасность и жители по собственной иниціативѣ возводили новыя загражденія, чтобы выйти изъ предѣловъ досягаемости казенныхъ пулеметовъ и трехлинейныхъ винтовокъ.
Маша отличалась особеннымъ энтузіазмомъ. Она совсѣмъ отбилась отъ дому къ великому ужасу своего отца. Въ первый же день возстанія Маша увидѣла среди дружинниковъ молодую дѣвушку съ маленькимъ револьверомъ и съ тѣхъ поръ съ дѣвочкой не было сладу.
Порфирій Ивановичъ пришелъ въ полное отчаяніе. Онъ лично испытывалъ предъ уличной войной ни съ чѣмъ несравнимый нервный ужасъ. Отъ одного вида баррикадъ, дружинниковъ и, въ особенности, драгунскихъ ружей, онъ впадалъ въ лихорадку и чувствовалъ, что умираетъ. Если бы не дѣвочка, онъ готовъ былъ просидѣть эти дни въ безопасности своего шестого этажа, не показывая носа на улицу.
Но дѣвочка убѣгала съ ранняго утра и уводила съ собой Сеньку. И волей-неволей Порфирій Ивановичъ спускался съ лѣстницы и бросался въ погоню.
— Маша, иди домой, — уговаривалъ онъ ее въ двадцатый разъ, — стрѣляютъ на улицѣ!..
Но Маша не хотѣла ничего слышать.
— Чего домой? — огрызалась она. — Дома сидѣть будемъ, а кто воевать будетъ?..
Сенька чаще всего принималъ сторону старика.