И, окончательно наэлектризовавъ толпу, онъ поворачивался ко мнѣ и конфиденціально сообщалъ: — «Довольно на сегодня. Я имъ далъ хорошую зажигалку».
Въ Сормовѣ каждый вечеръ собирались митинги рабочихъ, привлекавшіе нѣсколько тысячъ человѣкъ. Они происходили правильно, восемь разъ въ недѣлю, ибо по воскресеньямъ было два митинга, — утренній и вечерній. Приходили мужчины и женщины; старухи приносили съ собой чулки; матери приводили дѣтей. Толпа разсаживалась въ большой кругъ, — выбирала предсѣдателя и открывала рѣчи и пренія. Безбоязненно произносились самыя дерзкія слова, провозглашались «крѣпкіе» лозунги, и ничего ужаснаго не происходило: солнце не тускнѣло, завѣса въ храмѣ не раздиралась, и даже полицейскій участокъ оставался на своемъ мѣстѣ, а на крылечкѣ передъ нимъ сидѣли казаки и мирно лущили сѣмечки. Ибо бюрократическая стѣна повсюду дала трещины и для ежедневной свалки не хватаетъ казацкаго рвенія.
Я былъ на этихъ митингахъ и даже, ужасно сказать, и самъ говорилъ рѣчи, ибо я тоже человѣкъ, и ничто человѣческое мнѣ не чуждо. И вмѣстѣ съ другими я отвергъ старое правило о томъ, что языкъ данъ намъ для того, чтобы скрывать свои мысли и молчать, и призналъ новую и весьма простую истину, что для пользованія свободой слова слѣдуетъ только открыть ротъ и заговорить…
Въ городѣ Самарѣ я встрѣтилъ отголоски обширной забастовки торговыхъ служащихъ, когда десять тысячъ приказчиковъ прошли по улицамъ стройными отрядами, не хуже десяти тысячъ грековъ въ «Анабазисѣ» Ксенофонта, а, съ другой стороны, благодаря нѣкоторымъ ошибочнымъ маневрамъ, казаки подвергли избіенію мѣстную черную сотню.
Среди всеобщаго ледохода намѣтились даже особые ледоходные типы, представители которыхъ встрѣчались въ каждомъ городѣ, на каждомъ общественномъ собраніи.
Типъ нумеръ первый: ораторъ, въ родѣ описаннаго выше нижегородскаго извозчика. Это былъ типъ человѣка «голоднаго къ слову» по преимуществу. Онъ молчалъ больше тысячи лѣтъ, съ самаго основанія русскаго государства, и неожиданно почувствовалъ, что на языкѣ его шевелятся членораздѣльныя слова. Съ тѣхъ поръ онъ заговорилъ и не умолкаетъ ни на минуту. Я просидѣлъ съ нижегородскимъ извозчичьимъ комитетомъ въ трактирѣ часовъ десять, и ораторъ-извозчикъ все время говорилъ, какъ заведенный. Все въ немъ было кудрявое: языкъ, и умъ, и волосы, и даже жесты рукъ. Онъ разсказалъ мнѣ, что ему тридцать пять лѣтъ и что сызмальства онъ ужасно любитъ читать книги. До послѣдняго времени читалъ одно божественное; но въ прошломъ году нѣкій человѣкъ наставилъ его на путь. Съ тѣхъ поръ онъ успѣлъ перечитать цѣлую библіотеку, вплоть до «Краснаго смѣха» и «Поединка» изъ «Сборниковъ Знанія». Этотъ любитель чтенія отличался феноменальной памятью и цитировалъ поминутно цѣлыя страницы стиховъ и прозы изъ Некрасова, Сурикова, Дрожжина, Щедрина, Льва Толстого и многихъ другихъ. Еще лучше онъ былъ освѣдомленъ по предмету занятій своего извозчичьяго комитета. Грудной карманъ его армяка былъ набитъ разнородными бумагами. Здѣсь были два проекта новой легковой таксы Нижняго-Новгорода съ помѣтками на поляхъ, такса петербургская, такса московская и даже какой-то переводъ берлинской извозчичьей книжки. Ораторъ-извозчикъ зналъ всѣ эти таксы и правила на зубокъ и безошибочно могъ указать на какой страницѣ находится любой пунктъ или примѣчаніе.
Послѣ двухчасового разговора я мало-по-малу сталъ замѣчать, что мой собесѣдникъ при всей своей словоохотливости въ то же время слѣдитъ и за моей рѣчью и какъ-будто производитъ за моими словами какую-то своеобразную мысленную охоту. Я недоумѣвалъ въ чемъ дѣло, но въ концѣ-концовъ загадка разъяснилась.
Надо сказать, что вначалѣ я стѣснялся дѣлать замѣтки, но потомъ не вытерпѣлъ и досталъ записную книжку. Извозчикъ немедленно послѣдовалъ моему примѣру и тоже извлекъ книжку изъ своего неистощимаго армяка. Съ этой минуты мы дѣлали записи, не стѣсняясь другъ передъ другомъ. Подъ конецъ я заглянулъ въ книжку моего собесѣдника и увидѣлъ, что онъ записываетъ иностранныя слова и политическіе термины: корпорація, бюрократическій режимъ, автономное управленіе. Для новыхъ идей ему были нужны новыя опредѣленія, и онъ хваталъ ихъ на лету, какъ ласточка мухъ, не стѣсняясь временемъ и поводомъ.
Эту жадность къ слову я встрѣчалъ потомъ повсюду. Такъ, въ городѣ Петровскѣ, на собраніи уполномоченныхъ экономическаго совѣта, одинъ крестьянинъ говорилъ восемь разъ, пока другіе, желавшіе говорить, стали его останавливать. Онъ тоже приводилъ непонятные термины изъ газетъ и просилъ разъясненія. Требовалъ также, чтобы новѣйшія дешевыя брошюрки по разнымъ «вопросамъ» были переведены съ «интеллигентнаго» языка на простой русскій.