— Так вы покидаете нас? Вы уйдёте от нас?
Жюльен вздохнул и ответил:
— Мне надо уехать, потому что я влюблён в вас безумно, а это грех, ужасный грех для молодого священника.
Госпожа де Реналь вдруг оперлась на его руку так порывисто, что коснулась своей щекой горячей щеки Жюльена.
Как несхоже прошла ночь для этих двоих людей! Г-жа де Реналь пребывала в совершенном упоении, охваченная восторгом самой возвышенной духовной страсти. Юная кокетливая девушка, которая начала рано влюбляться, привыкает к любовным волнениям, и когда наступает возраст подлинно страстного чувства, для неё уже нет в нём очарования новизны. Но для г-жи де Реналь, которая никогда не читала романов, все оттенки её счастья были новы. Никакая мрачная истина или хотя бы призрак будущего не расхолаживали её. Ей представлялось, что пройдёт ещё десять лет, и она будет всё так же счастлива, как сейчас. Даже мысль о добродетели и клятве верности г-ну де Реналю, мысль, которая так мучила её несколько дней назад, и та сегодня появилась напрасно; она отмахнулась от неё, как от непрошеной гостьи. «Никогда я ничего ему не позволю, — говорила себе г-жа де Реналь. — Мы будем жить с Жюльеном так, как жили этот месяц. Он будет мне другом».
XIV. Английские ножницы
Шестнадцатилетняя девушка, щёчки как розаны, — и всё-таки румянится.
Что касается Жюльена, то он после предложения Фуке чувствовал себя просто несчастным; он никак не мог ни на чём остановиться.
«Ах, должно быть, у меня не хватает характера! Плохим бы я был солдатом у Наполеона. Ну хоть по крайней мере, — добавил он, — моё приключение с хозяйкой дома развлечёт меня на некоторое время».
На его счастье, подобная развязность даже и в этом весьма малозначительном случае совсем не вязалась с его истинным душевным состоянием. Г-жа де Реналь пугала его своим новым нарядным платьем. Это платье было для него как бы авангардом Парижа. Его гордость не позволяла ему ни в чём полагаться на случай или на собственную находчивость, которая могла бы выручить его в нужный момент. Основываясь на признаниях Фуке и на том немногом, что он прочёл о любви в Библии, он составил себе весьма тщательный и подробный план кампании. А так как он всё же находился в большом смятении, хоть и не сознавался себе в этом, он решил записать для себя этот план.
Утром в гостиной г-жа де Реналь очутилась на минутку наедине с ним.
— Вас зовут Жюльен. А как ваше второе имя? — спросила она.
На этот столь лестный вопрос наш герой не сумел ничего ответить. Подобная возможность не была предусмотрена в его плане. Не будь у него в голове этого дурацкого плана, его находчивый ум тут же пришёл бы ему на выручку, а неожиданность только подстегнула бы его остроумие.
От сознания собственной неловкости он ещё больше смешался. Г-жа де Реналь тут же простила ему его замешательство. Оно показалось ей умилительно-простосердечным. По её мнению, как раз только этого-то простосердечия и недоставало в манерах этого молодого человека, которого все считали таким умным.
— Твой юный учитель внушает мне сильное недоверие, — не раз говорила ей г-жа Дервиль. — У него такой вид, точно он всё обдумывает и шагу не ступит, не рассчитав заранее. Вот уж себе на уме!
Жюльен испытывал острое чувство унижения оттого, что так глупо растерялся и не сумел ответить г-же де Реналь.
«Такой человек, как я, обязан перед самим собой загладить этот промах», — решил он, и, улучив момент, когда они переходили из одной комнаты в другую, он, повинуясь этому чувству долга, поцеловал г-жу де Реналь.
Трудно было придумать что-либо более неуместное, более неприятное и для него и для неё и, вдобавок ко всему, более безрассудное. Их чуть было не заметили. Г-жа де Реналь подумала: не сошёл ли он с ума? Она испугалась и вместе с тем страшно возмутилась. Эта нелепая выходка напомнила ей г-на Вально.
«Что, если бы я была здесь совсем одна с ним?» — подумала она. И вся её добродетель вернулась к ней, ибо любовь стушевалась.
Она постаралась устроить так, чтобы кто-нибудь из мальчиков постоянно находился при ней.
День тянулся скучно для Жюльена; он с величайшей неловкостью пытался проводить в жизнь свой план обольщения. Ни разу он не взглянул просто на г-жу де Реналь, он кидал на неё только многозначительные взоры. Однако он был не настолько глуп, чтобы не заметить, что ему совсем не удаётся быть любезным, а ещё того менее — обольстительным.
Госпожа де Реналь просто опомниться не могла, так удивляла её и эта его неловкость, и эта невероятная дерзость. «А может быть, это первая любовь заставляет то робеть, то забываться умного человека, — наконец догадалась она, и её охватила неизъяснимая радость. — Но может ли это быть? Значит, моя соперница его не любила?»
После завтрака г-жа де Реналь прошла в гостиную; к ней явился с визитом господин Шарко де Можирон, помощник префекта в Брэ. Она уселась за высокие пяльцы и занялась вышиванием. Рядом с ней сидела г-жа Дервиль. И вот тут-то, средь бела дня, нашего героя вдруг осенило пододвинуть свой сапог и легонько наступить им на хорошенькую ножку г-жи де Реналь в ту самую минуту, когда её ажурные чулочки и изящные парижские туфельки, несомненно, привлекали взоры галантного помощника префекта.
Госпожа де Реналь испугалась не на шутку; она уронила на пол ножницы, клубок шерсти, все свои иголки — и всё это только для того, чтобы жест Жюльена мог кое-как сойти за неловкую попытку подхватить на лету соскользнувшие со столика ножницы. К счастью, оказалось, эти маленькие ножницы из английской стали сломались, и г-жа де Реналь принялась горько сетовать, что Жюльен не подоспел вовремя.
— Вы ведь видели, как они у меня выскользнули? Вы заметили это раньше меня и могли бы их подхватить, а вместо этого вы с вашим усердием только пребольно ударили меня по ноге.
Всё это обмануло помощника префекта, но отнюдь не г-жу Дервиль. «У этого хорошенького мальчишки преглупые манеры!» — подумала она; житейская мудрость провинциального света таких промахов не прощает. Г-жа де Реналь улучила минутку и сказала Жюльену:
— Будьте осторожны, я вам это приказываю.
Жюльен сам сознавал свою неловкость, и ему было очень досадно. Он долго рассуждал сам с собой, следует ли ему рассердиться на это «я вам приказываю». У него хватило ума додуматься: «Она могла сказать мне — я приказываю, если бы речь шла о чём-нибудь, что касается детей и их воспитания; но если она отвечает на мою любовь, она должна считать, что между нами полное равенство. Какая это любовь, если нет равенства?..» И все мысли его сосредоточились на том, чтобы откопать в памяти разные прописные истины по поводу равенства. Он злобно повторял про себя стих Корнеля, который несколько дней тому назад прочла ему г-жа Дервиль:
Жюльен упорно продолжал разыгрывать донжуана, а так как у него ещё никогда в жизни не было ни одной возлюбленной, он весь этот день вёл себя как последний дурак. Одно только он рассудил правильно: досадуя на себя и на г-жу де Реналь и с ужасом думая о том, что приближается вечер и ему опять придётся сидеть рядом с ней в саду, в темноте, он сказал г-ну де Реналю, что ему надо отправиться в Верьер, к кюре, и ушёл сразу же после обеда, а вернулся совсем поздно, ночью.
Когда Жюльен пришёл к г-ну Шелану, оказалось, что тот перебирается из своего прихода: в конце концов его всё-таки сместили, а его место занял викарий Малон. Жюльен принялся помогать старику кюре, и тут ему пришло в голову написать Фуке, что он отказался от его дружеского предложения, потому что всей душой верил в своё призвание к служению церкви, но что сейчас он увидел такую вопиющую несправедливость, что его берёт сомнение, не полезнее ли ему будет для спасения души отказаться от мысли о священном сане.
Жюльен был в восторге от своей блестящей идеи воспользоваться смещением кюре и сделать себе из этого лазейку, чтобы иметь возможность обратиться к торговле, если унылое благоразумие возьмёт в его душе верх над героизмом.
{56}