К ы н ч о. О!
А н о м а л и я. Господа, не надо!
А с п а р у х. Переселение душ есть.
Ш и ш м а н. В таком случае где же мой брат?
Й о т а (объясняет знаками, что никакого переселения душ нет).
А н о м а л и я. Йота говорит, что никакого переселения душ нет.
А с п а р у х. Тогда объясните мне такой реализм: сколько раз — и не во сне, а наяву — сижу я, Шишман, в нашей с тобой комнате и чувствую, что вовсе я не в нашей с тобой комнате…
Т р а к т о р о в. Материалистами стали, не верим в указания…
А н о м а л и я. Тсс!
Ш и ш м а н. Рассказывай, Аспарух, рассказывай!
А с п а р у х. Так вот, значит, не сплю, сижу в комнате, а чувствую, что вовсе я не в комнате, а за рулем автофургона — знаете, которые на международных перевозках? Везу свиные окорока, вокруг — одни львы и дикари. Торможу, начинаю бриться электробритвой. Потом отрезаю кус сала, кидаю львам. А они не едят. Брать берут, но отдают дикарям. Те закапывают свинину в землю, я и добриться не успел, гляжу — дерево выросло, сплошь свиными окороками увешано. Подхожу к нему, а дикарь мне кукиш под нос сует, в точности как наш брат болгарин. Ну, львы, дикари, дерево, кукиш — этому я не удивляюсь, одного взять в толк не могу — с чего это я каждые пять минут бреюсь? Наверно, вселилась в меня душа какого-нибудь немца. Это я рассуждаю так, пока передо мной видения, а как приду в нормальное состояние, оглядываю комнату и думаю: с какой это стати попал я вдруг на международные перевозки? Не иначе как работал я на них бог весть сколько тысяч лет назад, еще когда на земле жили одни дикари. Больше эти международные перевозки ничем не объяснишь.
Ш и ш м а н. Международные перевозки всего лет двадцать как появились. Не мог ты на них работать тыщу лет назад. От нервов у тебя это. Больно нервный народ стал!
А с п а р у х. Нервы у меня есть, спорить не буду. Вот у тебя их, Шишман, нету. Поэтому ты и не замечаешь того, что реализм считает нереальным.
Ш и ш м а н. Реализм-то есть, а переселения душ нету.
Г е н а. Да почему же нет, мать вашу за ногу!
К ы н ч о.
Т о п у з о в (появляется в дверях).
К ы н ч о.
Т о п у з о в.
К ы н ч о.
Т о п у з о в.
К ы н ч о.
Т о п у з о в.
К ы н ч о.
Т о п у з о в.
К ы н ч о.
Т о п у з о в.
(Уходит в свою комнату.)
К ы н ч о. Видели?
Ш и ш м а н. Ты про что?
К ы н ч о. Явился.
Т р а к т о р о в. Кто?
К ы н ч о. Призрак.
А н о м а л и я. Никто сейчас сюда не являлся.
Й о т а (тоже объясняет, что никто не являлся).
Т р а к т о р о в. Завязал бы, Кынчо… Пьянка никого еще до добра не доводила.
К ы н ч о. Неужели вы его не видели?
Т р а к т о р о в. Да не было тут никого, кроме своих.
Г е н а. Будь я проклята, мать вашу за ногу, если переселения душ нету!..
Скрип двери. Входит Т о п у з о в.
Т о п у з о в. Никакого переселения душ не существует. Существует смерть, одинаковая для всех и разная для каждого в отдельности. (Подходит к Величке.) У вас пуговички не хватает. Я сразу обратил внимание, как вошел. (Протягивает ей пуговицу.) Вот, пришейте. Я совершенно бескорыстно.
В е л и ч к а (взглянув на пуговицу). Она самая!
Т о п у з о в. Потрясающая тишина! Я будто заново родился. Все бури и штормы позади, товарищ Топузов! Наконец-то и ты сможешь отдохнуть. (К Кынчо.) Очень рад, что мы с вами в одной комнате. Покойной ночи!
Топузов возвращается к себе. Старики стоят, точно загипнотизированные. Кынчо не решается последовать за своим новым соседом. Старики пожимают плечами.