Т о п у з о в. Клетка — это тюрьма.
Г е н а. Да и птиц уже не стало.
Т о п у з о в. А почему? Потому что нету гнезд. Не клетки — гнезда нужны.
А с п а р у х. Сделаем гнезда.
Т о п у з о в. И тогда птицы снова прилетят сюда.
Т р а к т о р о в. Один я остался без всякого дела.
Т о п у з о в. Я что-то устал, Тракторов… но дело я тебе подыщу. Благородное и гуманное. В начале осени организуем встречу с нашими близкими, детьми, сестрами, братьями… Устроим концерт самодеятельности. Литературно-музыкальную программу организуем… А сейчас перейдем к нашей основной задаче. Входи, Шабан!
Появляется Ш а б а н. Он в противогазе, нагружен огнетушителем, лопатой, киркой, фонарем, ведром.
Визг. Затемнение. В темноте что-то падает. Свет зажигается. На сцене никого, кроме Й о т ы. Она в противогазе. Входит Ш а б а н.
Ш а б а н. Где противогаз взяла?
Й о т а (объясняет: «Отсюда, из шкафа…»).
Входит Т о п у з о в.
Ш а б а н. Ты зачем казенное имущество трогаешь, а? Ведьма старая! Я за него перед товарищем Топузовым отвечаю! Тебе это известно? Убью на месте! (Бьет ее по щеке.)
Йота падает, лежит на полу не шевелясь.
(В испуге склоняется к ней, потом, выпрямившись, замечает Топузова.) Пришиб я ее…
Топузов склоняется над старухой, щупает пульс.
Ш а б а н. Что ж теперь будет, товарищ Топузов?
Топузов молчит.
Товарищ Топузов, ведь я из-за вас!
Топузов бросает на него суровый взгляд.
Давайте скажем, что она сама упала.
Топузов молчит.
Товарищ Топузов, я нацменьшинство!
Йота медленно приподымается.
Й о т а. За что ты меня, Шабан?
Топузов и Шабан отшатываются в изумлении: она заговорила!
За что ты меня ударил? (Сама не может поверить тому, что к ней вернулся дар речи.) За что ты меня ударил?
Ш а б а н. Тсс!
Т о п у з о в. Заговорила!
Й о т а. Заговорила, верно? Я заговорила! Заговорила!.. Товарищ Топузов, вы ведь слышите меня?
Т о п у з о в. Слышу, Йота!
Й о т а. Я заговорила!.. Спасибо, Шабан!.. Шабан, братец ты мой, спасибо тебе великое!
Ш а б а н. Тсс!
Й о т а. Я заговорила! Спасибо, брат.
Ш а б а н. Тсс!
Й о т а (кричит). Соседи! Люди! Я заговорила! Слышите?
Один за другим вбегают обитатели дома, ошеломленно смотрят на Йоту.
Й о т а. Вы слышите? Я говорю! Ведь вы меня слышите? Шишман, ты меня слышишь? Я тебе говорю! Аномалия, Величка! Все здесь? Тракторов, ты не ругайся… Я заговорила! Мне хочется говорить… Люди! Ведь столько лет… Журналисты, футболисты, оптимисты, карьеристы — все говорили. Одна я молчала. Копила в себе боль, копила слова, только произнести не могла. Сколько я золота скопила за эти годы!
Т р а к т о р о в. Какого еще золота?
Й о т а. Молчание, Тракторов, и есть золото. Все знают, а ты нет. Не заговори я, так бы никогда не узнал. Скажи спасибо, что я заговорила. Не согласен? А ты поспорь со мной, поспорь. Миновало то времечко, когда со мной можно было спорить! Руки прочь от Ливана! Свободу народам Африки! Дорогу большой химии! Все на защиту окружающей среды!
К ы н ч о. Остановись на минуту!
Й о т а. Попробуй останови меня! Я сама остановиться не могу, а ты меня остановишь? Как же! Сейчас даже овцы чуть заблеют в горах, пастух им сразу: «Чем недовольны? Вас на демонстрацию мод поведут, в отеле «Хилтон» поселят!» Экология, симпозиумы… Реки по земле текут черные, как в «Божественной комедии» Данте Алигьери. У нас, мол, Миссисипи и Амазонки нету! Можно подумать, что Искыр и Марица есть! Ни одной речечки чистой не осталось! А за чистоту нравов боремся! Где мы эти нравы отмывать-то будем, а? В Искыре? Да там такая вонища, скотина не выдерживает, а тем более нравы… Но зато… искусство, Театральный институт, «Травиата», ансамбль камерной музыки… Да? Искусство, дескать, облагораживает. «Облагораживает»! Тьфу! Я и в молодые-то годы еле это слово выговаривала… Обворовали мы страну, вот что! Чья это страна, а? Не соседская ведь, собственная! Кто мы есть — клептоманы или борцы за мир? Худо мне, люди добрые, я-то ведь не «Балкантурист», у меня «уголок народного быта» в сердце, не в корчме. Поэтому буду говорить и говорить, пока все пробки не перегорят.