"Существует распространенный прием, который, вероятно, многие могли наблюдать, когда сплочен-ная группа, "мафия", захватывает руководство в какой-то сфере жизни. Интересного для них человека они "проверяют", "прощупывают", заставляя сделать нечто для него неприятное. Если он покорится, значит его можно сгибать дальше, можно и совсем подчинить, в противном случае — надо повременить: он еще не созрел. Таким проверкам подвергаются, в событиях большого масштаба, целые социальные слои и народы".35
Любопытное рассуждение, но что же конкретно имеет в виду автор, в чем состоит "проверка" русского народа эмигрантской "мафией"? Оказывается, в публикации журналом "Октябрь" отрыв-ка из книги Андрея Синявского "Прогулки с Пушкиным"! Заметьте: не сама книга (она может кому-то нравиться, а кому-то активно не нравиться), а именно факт ее публикации в советском журнале, так что главный диверсант тут даже не эмигрант Синявский, а главный редактор "Октября" Анатолий Ананьев.
"Как надо было бы наиболее эффективно "проверить" русских? Кощунство, оскорбление православия? — но теперь это было бы болезненно лишь для меньшинства. Еще раз испачкать грязью русскую историю? — но это мы уже переносим спокойно. А вот, пожалуй. Пушкин — это то, что ближе большинству русских, укол в это место почувствуют большинство их... Вот одной из проверок жизненности нашего народа, его способности дать отпор и является эта публикация".36
264
Какой же отпор надо дать этой "русофобской" диверсии? Забыв собственные концепции о русской самобытности, Шафаревич за ответом обращается к чужому опыту.
"Недавно аналогичная ситуация прогремела по всему свету. Знаменитые "Сатанинские стихи" Сальма-на Рушди — это, по-видимому, нечто вроде исламского варианта "Прогулок с Пушкиным". И надо сказать, что исламский мир своей реакцией на это прощупывание еще раз доказал свою большую жизненную силу, а тем самым, вероятно, заметно ослабил давление, которому мог бы подвергнуться в ближайшее время... Реальным ответом были грандиозные демонстрации, то, что в столкновениях с полицией сотни людей отдали свои жизни, и в результате удалось добиться запрета книги во многих странах".37
Итак, недавний диссидент жаждет ЗАПРЕТА. Ради этого, он готов пожертвовать сотнями жизней русских людей. По призыву доморощенного аятоллы они должны погибнуть в столкнове-ниях с полицией, даже не зная, что именно требуют запретить! (Ведь толпы мусульманских фанатиков, протестовавших против книги Рушди, ее не читали). Что ж, теперь понятно, какой режим И. Шафаревич считает более подходящим для России, чем демократия. Только зачем обращаться к зарубежному опыту? Куда "патриотичнее" было бы вспомнить, что обвинение, которое он выдвинул против Андрея Синявского и журнала "Октябрь", имеет вполне исконную родословную. Корни ее нетрудно найти на Лубянке времен Ежова и Берия. Правда, ни рядовой следователь Хват, замучивший великого Вавилова, ни генеральный прокурор Вышинский, который до сих пор представлялся виртуозом по создаванию врагов, до эмигрантских "мафий, сгибающих народ", не додумались: они клеили шпионаж и контрреволюционную деятельность. Так ведь с тех пор прошло немало лет, традиции ведь тоже развиваются понемногу, что и продемонстрировал Игорь Шафаревич. И в той самой статье он восклицает: "Неужели травли Ахматовой, Пастернака, Солженицина нам недостаточно?"
Ему — недостаточно. Ему нужно еще затравить Синявского и Ананьева.
265
В чужую грудь
Не всуе мы трепались языками,
осмысливая пагубный свой путь —
мы каялись! И били кулаками
в чужую грудь.
И. Губерман.
А как радетели "большого народа" относятся к "Памяти"?
Мы уже приводили замечание Игоря Шафаревича о том, что лозунги "Памяти" по своей агрессивности неотличимы от высказываний любой (!) прибалтийской организации. Казалось бы и отношение автора к "Памяти" должно быть столь же негативным. Однако его высказывания свидетельствуют о другом. Сначала он говорит, что "мало знает" об этой организации, затем ставит ее программу на одну доску с прибалтийскими движениями, а затем заявляет:
"Я совершенно не представляю себе и не знаю, может ли кто-нибудь иметь реальную картину масшта-ба движения "Память"? По всем рассказам ясно, что оно очень невелико, митинги немноголюдны. прессы нет у нее никакой. Движение не поддерживает ни одна газета — и одновременно ему придается искусствен-но такая большая роль! Мое объяснение этого феномена таково: мы имеем дело со стремлением искусствен-но создать своего рода "образ врага", разбудить страх по отношению к пробуждающимся русским национа-льным тенденциям, желание создать образ какого-то колоссального чудовища, которого должны бояться все".38