— Это придумала министерская голова Рудзинского.
Разговор происходил в гостиничном номере Караева. По предварительной договоренности, к нему как бы случайно зашел Махалин. Сингаевский, естественно, замолчал, но Караев заверил, что это свой, и предложил повторить рассказ.
К этому времени Бразуль-Брушковский объединился с Красовским. После первоначального недоверия он стал сотрудничать и с Махалиным, а затем свел его и с Красовским. Признание Сингаевского в присутствии двух свидетелей — это и было то прямое доказательство, которого так не хватало.19
Второе заявление Бразуль-Брушковского
Объединив усилия, частные детективы пришли к тому же выводу, к которому задолго до них пришел жандармский пол-
31
ковник Иванов. Разница состояла в том, что частное расследование велось с целью раскрытия истины, тогда как жандармское управление вело его для того, чтобы скрыть. Фабрикуя ложное обвинение против Бейлиса, власти в то же время должны были знать правду, чтобы стряпать ложь возможно правдоподобнее. И они узнали её. Потому они и пренебрегли первым заявлением Бразуль-Брушковского: будучи плодом заблуждения, оно было для них не опасно. Однако, когда Бразуль выступил с новыми разоблачениями и назвал истинных убийц Ющинского: Веру Чеберяк, Петра Сингаевского, Бориса Рудзинского и Ивана Латышева — власти вынуждены были с этим считаться. Вся искусственно сооружаемая конструкция ритуального обвинения рассыпалась; переданное в суд дело пришлось отозвать и направить к доследованию.20
За бескорыстные поиски правды частные детективы жестоко поплатились. Караева отпра-вили в ссылку в Енисейскую губернию. Бразуль впоследствии получил год тюрьмы: он, якобы, не снял шляпу при исполнении гимна "Боже, царя храни" и был осуждён за "оскорбление величест-ва". Провёл несколько месяцев за решёткой и Красовский, и даже во время суда над Бейлисом, когда он давал убийственные для обвинения показания, к нему на квартиру нагрянули с обыском.
Совершенно иначе отнеслись власти к убийцам Ющинского — Ивану Латышеву, Борису Рудзинскому и Петру Сингаевскому. Чтобы снять с себя обвинение в убийстве, они явились с повинной и заявили, что вечером того самого дня, когда был убит Андрюша, они ограбили на Крещатике магазин оптических товаров. Они считали, что это признание обеспечит им алиби. Однако, по делу об ограблении магазина их не привлекли, следствие даже не было начато.
По-видимому, никакого ограбления вообще не было, но если и было, то поздно вечером, а убийство — около полудня, так что алиби это ограбление, в сущности, не давало. На суде над Бей-лисом неблаговидную задачу выгородить убийц взяли на себя прокурор Виппер и "гражданские истцы": член Государственной Думы Георгий Замысловский и присяжный поверенный, он же известный теоретик антисемитизма, Алексей Шмаков. По их
32
логике, к грабежу магазина бандиты должны были тщательно готовиться; на то, чтобы в тот же день совершить убийство, у них не могло быть времени.
Сами бандиты были менее находчивы. Иван Латышев, попавшись на другом преступлении, на допросе стал давать откровенные показания по делу Ющинского. Спохватившись, он понял, что наговорил лишнее. Не подписав протокола допроса, он подошел к окну — якобы выпить воды... и неожиданно выбросился из него. Кабинет следователя находился на четвёртом этаже, преступник разбился насмерть.
Сингаевский и Рудзинский, тоже попавшиеся на различных ограблениях, в судебный зал во время процесса Бейлиса были доставлены под стражей, но давали показания в качестве свидете-лей; при перекрёстном допросе, особенно при очной ставке с Махалиным, они растерялись. Сингаевский отрицал, что сам рассказывал Махалину об убийстве, но держался так неуверенно, что зал затаил дыхание. Казалось, ещё секунда — и он признается в убийстве перед всем миром. Но тут заговорил Замысловский и буквально заткнул рот убийце, как раньше Вера Чеберяк закрывала поцелуями рот своему умиравшему сыну.