Даже из сквера нельзя было выбраться, а отсюда пробиваться ещё до сквера через коридор, через вестибюль – невозможно! Через каких-нибудь пять минут сюда могла ворваться расплата, ружья на изготовку – и застигнуты, арестованы, потом и петля!
Безумно затосковал и заметался Масловский – ведь уже 40 лет, и совсем же он не военный… Всё ясно! – протопоповские пулемётчики сошли с крыш и пошли в атаку. Теперь тут верная гибель! – или захватят в плен – и на каторгу. Ах, как ему не хотелось вчера сюда! и жена отговаривала, а Капелинский застиг! И как его тянуло под утро исчезнуть на свою квартиру – но удержало ложное чувство революционного стыда.
Из этих неназванных офицеров, которые тут толпились, – стали выталкиваться из комнаты.
А пулемётная очередь – снова! и снова ещё одна! – невероятно близко, просто вот тут же, под самыми стенами дворца!
И неизвестно, чем бы кончилось всё тут, в Военной комиссии, если бы среди них не было Керенского.
Но он был – тут! И все те же опасения, и все те же мысли, но только с ещё большей быстротой, решительностью и ответственностью за всю судьбу революции, а не только за себя, пронеслись и в его голове – и он тут же принял решение, а верней – исполнил его, потому что у него исполнение всегда было быстрей самого решения: Керенский взлетел от пола, как на невидимых крыльях, и вот уже стоял на подоконнике, одной рукой держась за ручку шпингалета, другою распахнув форточку, впившись в обрез её рамки, а узкую прямоугольную голову свою – втискивая туда, туда, в саму форточку, она вполне входила.
И, глядя на водовертное безумие сквера, – он кричал туда, в форточку, своим голосом, таким прославленно звонким, резким на трибуне – а сейчас несколько осипшим:
– Все – по местам! Все – по боевым постам!.. Защищайте Государственную Думу!.. Это говорит вам – Керенский! Государственную Думу – расстреливают!!!
Этот ужасный исторический рок, трагический конец новой революции кошмарно предстал перед побледневшей Военной комиссией. Таврический дворец уже тонул в крови!
– Государственную Думу – расстреливают!! Это говорю вам я, Керенский!.. Защищайте вашу молодую свободу! Защищайте революцию! Все по местам! Оружие к бою!..
Но перед дворцом – не известны были каждому свои места, и оружие не у каждого, и не каждый знал, как с ним обращаться. Да в той суматошной панике, криках, мате, фырчаньи и рёве вообще никто не слышал и не заметил, что какой-то человек кричал из какой-то форточки.
Но здесь в комнате все слышали – и на военных смелость Керенского произвела неадекватное впечатление. Кто-то нетактично заметил, что эта команда через форточку могла произвести эффект, обратный мобилизации. Керенский, уже спорхнувший с подоконника на середину комнаты, убравши крылья в лопатки, взглянул на дерзкого осиятельно-гневно, ещё не вполне вернувшись от своего взлёта к простому ногохождению, и закричал с пронзительными нотками:
– Я прошу – не делать мне замечаний!.. Я прошу каждого выполнять свои обязанности – и не вмешиваться в мои распоряжения!
Если бы то был реальный налёт на Таврический – пулемётной команды, пехотной полуроты или четверти казачьей сотни – неизвестно, как пошли бы мировые события и многие ли спаслись бы из-под революционных руин. Но больше не раздалось пулемётных выстрелов, и никаких других, и ни казачьего гиканья – и постепенно стало успокаиваться в сквере, и в Екатерининском зале, и в коридорах, и в самой комнате Военной комиссии – а Александр Фёдорович получил безпрепятственную возможность унестись дальше по своим делам.
А причина стрельбы скоро выяснилась: какая-то революционная команда в Таврическом саду проверяла, насколько хорошо бьют доставшиеся ей пулемёты. А казаков – и вовсе никаких не было.
Хотя скоро уже почти сутки Военная комиссия непрерывно совершала только самые необходимые дела и распоряжения – теперь тут должны были признать, что все принятые меры совершенно неудовлетворительны и вот Таврический дворец никак не готов к обороне.
Не была готова и вся столица: все эти полки, притекающие из окрестностей приветствовать Петроград во славу революции, – куда-то сразу же после приветствий растекались, терялись, им всем нужно было только где-то питаться и спать, а на защиту революции этот поток не добавлял ни одного взвода.
Филипповский схватился и написал приказ:
«Командиру 9 запасного кавалерийского полка.
Немедленно привести возможно большее число эскадронов в полном боевом вооружении и пулемётную команду – для охраны Таврического дворца, при надлежащем количестве офицеров.