— Сека, у нас проблемы. Надо решать.
— Что предлагаешь? — голос авторитета, слегка скрипучий, звучал равнодушно, но Натан знал, что это равнодушие напускное. Сека, похоже, был в курсе происходящего.
— Нужно стрелку забивать. Я уже отдал распоряжение.
— Что от меня требуется?
— Собери всех наших воров. «Казанские» не остановятся. «Похоронка» — только первый шаг. Или ты хочешь отдать им весь Питер?
— Я понял. Но ты не можешь присутствовать на стрелке. Ты не вор.
— Сека, я думаю, ты знаешь, что надо делать.
— Хорошо. Договорились.
«Стрелка» между «казанскими» и «питерскими» авторитетами состоялась через неделю после убийства Ларина. Натан на ней не был, и, сидя в своём кабинете, с нетерпением ждал звонка от Секи. Он позвонил поздно ночью.
— Вот что, Натан, — как всегда бесцветно сказал Сека, — хочешь, не хочешь, а с ними придётся поделиться. Мы все подсчитали, прикинули и договорились. Коноплёв будет «смотрящим».
— Надеюсь, ты все сделал правильно, — устало проговорил Натан. Он не ожидал, что «питерские» так легко пойдут на уступки. — Но помяни моё слово, добром это не кончится.
Натан как в воду глядел. Уже через несколько дней Коноплёва попытались убить. Но только ранили. И тогда он обратился за защитой к «кавказцам». Но это привело всего лишь к противостоянию двух крупнейших группировок: «казанской» и «кавказской». Александр Петров, поставленный директором кладбища, быстро разглядел огромные возможности левых заработков, и стал, ничтоже сумняшеся, класть деньги себе в карман, ничего не отдавая в общак. Натан пытался его предостеречь, но тот только отмахнулся.
— Анатолий Михайлович, вы уже никто, а за мной — и «казанские», и «чечены», — сказал он.
Через три месяца его пристрелили. Ещё через месяц убрали Артура Валеева. Натан не мог понять, что происходит. Он перестал влиять на ситуацию и чувствовал, что мало того, что власть уходит из его рук, но ещё и кольцо вокруг него сжимается. Лукошников, который теперь стал заместителем мэра, натравил на Натана РУОП, УБОП, и даже авторитеты стали косо поглядывать на него.
Натан чувствовал, что из России надо уезжать. Особенно, если учесть, что общак украинской братвы, который он в своё время прикарманил, не найден до сих пор, и подозрения с него не сняты, его могут «пришить» в любой момент. И не только его. У Натана семья, и если захотят наехать на него, то, в первую очередь, начнут с жены и детей.
1. КАМЕРА № 14.
(Израиль. Несколько лет спустя).
Было дело, схлестнулся Натан с Быком. Хотя до этого вполне мирно уживались. Но Бык все границы перешёл. Не по правилам мужика в «спички» проиграл. Не нужно было этого делать. Человек все-таки. Впрочем, то, что проиграл, как раз неудивительно. Что ещё в этой “хате” делать? День сидишь, неделю, две, три… год… Развлечений нет, лица одни и те же…Суд все время переносится, то адвокат не пришёл, то ещё смешнее, — дело “посеяли”, то судья в отпуске, то всеобщая израильская забастовка…Надоело до смерти! Все переговорено, все истории рассказаны…Сидишь, в чёрные зубы соседа смотришь и думаешь, чего бы ещё такого придумать? То ли покемарить, то ли с сидельником бучу затеять, то ли с вертухаем поругаться за то, что «коку» не притащил или бабу не привёл…Скучно, сил нет! А тот, кто думает, что в израильской тюрьме ничего нельзя купить, глубоко ошибается. Были бы деньги. Хотя, «избранные», вроде Гриши Лернера, в таком дерьме сидят, что врагу не позавидуешь!
А этот, Коля, которого проиграли, неплохой, между прочим, мужик. Чувствовалось, правда, в нем что-то слабое, размазанность какая-то, что ли… Он, наверное, и на воле был такой же. Хотя черт его знает, каким он на воле был. Говорил, что главным инженером где-то в Молдавии работал. А что у нормального советского главного инженера может получиться в этой стране? Бывают, конечно, исключения. Например, бывший мент становится главным редактором, или полковник спецназа — хозяином забегаловки, или уголовник — депутатом мэрии. А вот Коля никак работу не мог себе найти. В Израиле трудно с этим. И на стройке пахал, и в ресторане полы мыл, и на бензоколонке, и дворником.… Однажды он напился, душа не выдержала. С кем не бывает?! Что уж потом произошло на самом деле, сказать сложно. То ли он поднял руку на жену, то ли она на него…Но в полицию попал именно он. Короче, обычный «кухонный боец». В израильских тюрьмах каждый третий, а то и второй, «кухонный боец». В этой стране дети и женщины самый защищаемый контингент. Впрочем, чаще всего прав тот, кто первым добежит до полиции, а впоследствии, все зависит от того, с какой ноги встанет судья. Ему-то, судье, в тюрьме не сидеть!
Короче, не было Коле места в камере. Не мог он найти общий язык. Все время чего-то боялся, будто его каждую минуту могли избить, изнасиловать, засунуть в задницу швабру, отправить в «петухи»… Тюрьма — вещь жестокая, неважно какая — израильская или российская. Как себя поставишь, так тебя и ценить будут. В каком-то смысле, тюрьма даже справедливее, чем, то общество, которое на воле осталось. Насильников, педерастов, педофилов тюрьма не жалует. Если уж «садиться», так по крупному. По крайней мере, уважать будут.
К сожалению, не понял Коля самого главного закона: не верь, не бойся, не проси. Не «крысятничай», делись передачей, и ни в коем случае не зови на помощь вертухаев. Хуже будет! Не хочешь о себе говорить, — молчи! Не хочешь спать возле параши — не ной!
Не понял этого Коля, не внял. Уже на второй день орать начал. И было бы с чего! Ну спросил бы, чьи сигареты. Любой бы дал. Зачем же без спросу брать? Так ведь нет! Хорошо ещё, что «опустить» не успели. А то у Быка, похоже, конец зачесался. «Хата» переполнена. Конечно, не питерские «Кресты», и не Бутырка… Но все-таки… На четыре шконки девять человек. Здесь любая ссора — развлечение. Возмущался, в основном, Бык. Сам себя заводил. Остальные молчали, не вмешивались. Ждали, чем закончится. Хотя, чего там ждать, и так все ясно. Закон есть закон, против него не попрёшь! Пока разбирались, в камеру вошёл Дядя Борух.
Дядя Борух (Борис Камянов) — старый вор. Сидел ещё в Союзе. За кражи, взломы, сейфы щёлкал, как семечки…Короче, «медвежатник», элита! Как он оказался в Израиле, зачем, почему?.. Одному Богу известно. Судя по всему, уже с первой отсидки в колонии для несовершеннолетних он оказался в ярых «отрицалах». Чувствовался в нем характер. Иначе бы он не стал тем, кем стал. Вор Дядя Борух был не по слову, а по призванию и по признанию «законников». Есть такие люди. Кем бы они ни были, ворами или профессорами, они пользуются огромным уважением. Есть, как говорится, «честные воры» и «честные менты», все остальные, которые рядом, так, шваль подзаборная.
Никто не смел ослушаться Дядю Боруха, всесильного вора, даже израильские полицейские. Когда в израильских КПЗ, будь то Беэр-Шева, Ашкелон или Хайфа, стало невозможно жить от жары и холода, он заставил поставить кондиционеры. Дядя Борух всегда отстаивал как интересы воровской элиты, так и последнего из «обиженных». Властью он обладал куда большей, чем любой из израильских президентов. Одного его слова, движения бровей бывало достаточно, чтобы провинившегося изметелили до смерти. Он был справедлив и не знал компромиссов. Дядя Борух никогда не вмешивался в дела кланов, будь то «марокканцы», «эфиопы» или «кавказские»…Но его часто просили выступить в качестве третейского судьи. Он пользовался непререкаемым авторитетом.
— Что здесь случилось? — спросил Дядя Борух низким, хриплым голосом. Таким голосом мог говорить ротный, прошедший Афганистан, Чечню или Ливан. Как будто в горле навсегда остался раскалённый солнцем песок. — Вы что, забыли, где находитесь?!
— Все нормально, — проблеял Бык, вжавшись в угол.
— Эх, пацаны, пацаны… Что вы творите? Я вас предупреждал: в клочья разорву!
Сказано было тихо, вроде бы скучно, но от этого становилось ещё страшнее. Будто лезвие к горлу приставили.
— А тебе, парень, я вот что скажу, — продолжал Дядя Борух. — Жить будешь. Как — это вопрос. «Крысятничество» на первый раз прощаю. Но расплатиться ты должен.