В серо-голубых глазах Альдо мелькнула смешинка.
- Прав ты, а не они. Нам пора поужинать, и мы. побери меня Четверо, сделаем это! У меня есть деньги. Робер.
- И много?
- Ну, не так, чтоб очень, но на ужин хватит. Я продал свой янтарь.
- С ума сошел!
- Я сошел бы с ума, если б позволил тебе помереть от несварения. Ты мой маршал, а не коза и не корова, чтобы лопать капусту, и потом на кой ляд мне четки? Терпеть их не могу... Короче, пошли.
Нахлобучивая шляпу с изрядно потрепанным пером, Эпинэ попытался воззвать к здравому смыслу друга, но тот лишь расхохотался.
- Робер, дорогой, здесь у меня есть Матильда, а в Кабитэле - Штанцлер. Уверяю тебя, все, что нужно, они мне скажут и напишут, но я хочу жить, Эпинэ! Жить, а не побираться! Я - наследный принц Талигойи. и я буду жить, как король. Или, если не выйдет, умру, но по-королевски. И ты, между прочим, - Альдо ударил друга по плечу, - такой же. Просто ты уже все продал, а я еще нет! Мы еще победим, вот увидишь!
- Обязательно победим, - подтвердил Иноходец и подкрутил усы. Эпинэ не имел обыкновения мешкать, куда б ни собирался - на войну, пирушку или любовное свидание, каковых у красавца Робера в былые времена было великое множество. Увы, талиroeц придерживался родового принципа - мужчина дает и дарит, а не берет и тянет.
Оставшись без гроша и кармане. Иноходец впал в целомудрие, так как не мог иметь дело с дамами, не забрасывая их если не бриллиантами, то хотя бы розами. Впрочем, долго унывать Робер не умел. В его роду всегда надеялись на лучшее, а беды встречали улыбкой и обнаженной шпагой. Эпинэ накинул плащ и подмигнул сюзерену.
- Вперед, Ваше Высочество!
- Нас ждут великие подвиги, - провозгласил Альдо, - а сейчас поищем трактир понечестивей*.
______________
* Агарис был не только центром эсператизма, но и крупным торговым портом. Святой Престол был заинтересован в торговле и потому сквозь пальцы смотрел на нарушение некоторых церковных канонов купцами и наемниками, охранявшими торговые суда. В частности, но время постом в ряде трактиров, которые официально содержали иноверцы (главным образом, гоганы), подавали вино и мясо. В обиходе подобные трактиры начинали "нечестивыми". Разумеется, их хозяева патили соответствующий налог.
- А чего его искать? У старого Жаймиоля такие куры...
Куры Жаймиоля и впрямь славились на весь Агарис, и не только куры. Хитрый гоган владел чуть ли не половиной "нечестивых трактиров", в которых во время самых строгих постов можно было разжиться и глотком вина, и поцелуем. Предполагалось, что запретные радости предназначены исключительно для иноземных моряков, хотя большинство завсегдатаев Жаймиоля принадлежали к эсператистской церкви. Робер и Альдо немного подумали и направились на улицу Сгоревшей Таможни в трактир "Оранжевая луна", где, несмотря на пост, а может, именно поэтому угощалось множество народа.
Эпинэ с осени не бывал в подобных местах и почувствовал себя провинциалом, приехавшим в столицу, - нарядные люди, подобострастные слуги, дорогая посуда... Когда-то он жил среди всего этого и не замечал. Закатные твари! Робер Эпинэ никогда не жрал за чужой счет! Пирушки с друзьями не в счет: сегодня угощает один, завтра - другой, и никто никому не должен, но чтоб вот так...
Альдо понял, почему обычно веселый Иноходец непривычно молчалив, и с нарочитой значительностью возгласил:
- Король обязан должным образом кормить своего маршала. Как ты думаешь, во сколько обходится Оллару Алва?
- В том-то и дело, что ни во сколько, - буркнул справедливый Иноходец, - Ворон швыряется собственным золотом.
- Вассал не должен быть богаче сюзерена, - нахмурился Альдо.
- Настоящий хозяин Талига - не Оллар, а Дорак, - махнул рукой Робер. ЕГО Алва не богаче, а Фердинанд - тряпка, к тому же грязная.
2
- Блистательные господа, - пухлый гоганский юноша, не похожий на обычного слугу, склонился в учтивейшем из поклонов, - покорнейше прошу вас омыть руки и проследовать за мной. С вами желают говорить.
- И кто же? - поинтересовался Альдо, поднимая голову от истекающего жиром каплуна.
- Блистательные увидят сами. Это важные люди. Такие важные, что можно умереть.
- Умирать не надо. - Альдо с некоторым сомнением посмотрел на заставленный снедью стол.
- Блистательные господа, в комнате встреч накрыт такой стол, что против этого он, как роза против лебеды и тучный телец против весеннего ежа. Гоган поцеловал собственные растопыренные пальцы. - Сам достославный Жаймиоль, узнав, кто почтит его кров, четырежды и один раз воздел руки к небесам и встал к жаровням...
Альдо не понимал ничего, Робер - тоже, но не принять приглашение становилось невозможным. Талигойцы из вежливости помочили руки в чашах с пахнущей розами водой, отерли их тонким неподрубленным полотном* и, предшествуемые толстяком, проследовали за плотный занавес, отделявший "Оранжевую луну" от обиталища достославного Жаймиоля. В нос пахнуло странным, ни на что не похожим запахом, исходящим от выставленных в ряд четырехглавых бронзовых курильниц, и Эпинэ едва удержался от того, чтоб присвистнуть - толстощекий гоган не преувеличивал - происходило что-то очень важное и очень странное.
______________
* Вера гоганов запрещает прикасаться к простыням и полотенцам.
Даже в дни относительного благополучия Робер никогда не бывал на защищенной половине гоганского дома*. Единственными негоганами, проникавшими в святая святых богатейших купцов и ростовщиков Багряных и Золотых земель, были воры, да и то самые отчаянные. Про то. как гоганы находят своих обидчиков, ходили рассказы столь страшные и нелепые, что приходилось верить в их достоверность - придумать подобное было невозможно. Альдо и Робер славились своей смелостью, но даже им стало не но себе. От них явно чего-то хотели, и отказаться от предложенной чести будет, мягко говоря, трудно.
______________
* Гоганы живут очень замкнуто, люди другой веры допускаются лишь на деловую половину дома, отделенную от занимаемой хозяевами коридором, в котором воскуривают особую смесь из освященных благовоний, позволяющую сохранить чистоту.
Вымощенный желтыми и черными плитками коридор вел вверх - гоганы не признают лестниц, а внутренние двери запирают лишь в какие-то там особенные ночи. Курильницы исчезли, значит, они уже в сердце дома.