С драниками - картофельными оладьями - я расправился быстро. Вышел во двор почти вслед за матерью.
Мне сегодня надо идти в гумно - большущий сарай, куда до войны колхоз складывал сено или солому. Оно чудом сохранилось в конце соседней усадьбы. А дом и хлев соседа сгорели дотла в прошлом году. Еще счастье, что успели набежать колхозники, вытащить из хаты старого деда - головешки уже на голову падали... И хорошо, что их корова была в поле... От соседской занялась тогда и наша хата, но успела сгореть только крыша - отвоевали люди у огня.
Колхоз выделил соседу новую усадьбу, а пожарище весной засеял коноплей - до самого гумна. Выросла конопля на радость нам и воробьям по самую крышу.
Степа как-то говорил: если бы такая конопля была и вокруг деревни, то и леса не надо - партизаны бы враз появились. Я верю Степе. Он самый старший в нашей компании, разговаривает уже хрипловатым баском, а не так пискляво, как малявка-Петрусь. Поэтому мы и признали Степу командиром...
Какой чудесный запах у конопли! Идешь как по хвойному лесу... Некоторые стебли толщиной в палку и высокие-высокие. Темно-зеленые шапки-макушки раскачиваются из стороны в сторону. Точь-в-точь как сосны!
Я сломал одну копоплину, вышелушил в горсть темно-серые зернышки. Они сладкие, вкусные, мы разжевываем и высасываем их. Вместо семечек. Но не сравнишь, конечно, с грушами-цукровками. Если пробраться поперек конопляного леса, то там, у самого забора бабки Настуси, и растет цукровка - с одной стороны засохла от пожара, а другая еще зеленеет, плодоносит. Если хорошенько постараться, можно набрать полный карман.
Вдруг я обмер: на самой макушке кто-то уже был - потрескивали сухие сучья, шевелились, дрожали ветки. Но это был не Петрусь и не Степа...
- Эй, а ну - слазь! - крикнул я.
Мне подумалось, что забрался на грушу кто-нибудь из "кончанских" мальчишек, тех, что живут на другом конце деревни. А может, Филька Гляк?! Эх, нету со мной Степки и Петруся... Вот бы задали ему!..
На груше затаились, притихли. Но я вижу воришку, с моей стороны нет листьев! Продираюсь через коноплю к цукровке и не успеваю открыть рот, как сверху слышится девчоночий визг:
- Не подходи!!! А то прыгну отсюда, и будешь отвечать! Отвернись...
Этого еще не хватало!..
Я останавливаюсь и будто смотрю в сторону, а сам вижу все-все. Вижу, как тонконогая смуглая девчонка ловко спускается вниз, а с нижней ветки прыгает прямо во двор бабки Настуси. Быстро сдергивает с веревки голубое, с еле заметными белыми горошинами платье, начинает суетливо его надевать. Но платье, наверное, еще не просохло, никак не хочет одеваться. Мешают и груши, спрятанные спереди под майку.
Я подхожу к самому забору.
- Эй, давай помогу! - кричу я и издевательски хохочу.
- Дурак...
Она присела ко мне спиной, начала оправлять платье.
- А я знаю, ты - Таня... Это правда, что ты притопала сюда от самой границы?
Она ничего не ответила, повернулась ко мне лицом. Вела себя так, будто меня и на свете не было: переворачивала на веревке свое девчоночье барахло, что-то напевала под нос.
Я рассматривал ее обгоревшее на солнце лицо, шелушащиеся нос и уши. Когда Таня тайком поглядывала в мою сторону, мне казалось, что глаза ее без зрачков: такие темные они были, такие грустные. Желтовато-белые, коротко и неровно подрезанные волосы были отброшены назад и прихвачены обломком гребенки. Наверное, раньше были у нее косы, и не сама ли она их обрезала? Глаза очень темные, я не видел еще такого чуда: волосы светлые, а глаза черные...
С той стороны, где гумно, послышался свист - три раза, коротко и нетерпеливо. Я спохватился, свистнул в ответ два раза и бросился в коноплю.
Подумать только! Из-за какой-то девчонки чуть не опоздал на сбор...
Гумно старое, с прохудившейся и позеленевшей крышей, скособоченными половинками ворот. Вместо подворотни - щель...
И только сунул я в эту щель голову, плечи, как кто-то навалился на меня сверху, придавил лицом к земляному полу.
- Пароль!
- Будь готов! - прохрипел я, сплевывая соломенную труху.
- Всегда готов! - ответил Степа и отпустил меня.
- Ты что - задушить меня хотел? - набросился я на командира. - Думаешь, тебе все дозволено, да? Тебе все можно? - как петух наскакивал я на него, а самому хотелось зареветь от обиды.
- Никто тебя не душил... А если б это шпион?
- Дятел носатый!.. - не мог я успокоиться. - Ты же видел в щель, кто идет...
Степа молча пошел в угол, где лежала куча прошлогодней, полуистлевшей соломы. Он был похож не на дятла, а на пробиравшуюся болотом цаплю.
- Коля, иди сюда... - позвал из угла Петрусь.
Он сидел, склонившись к щели между бревнами, и внимательно рассматривал какую-то книгу.
- Доложите об итогах операции, - коротко, по-военному приказал Степа.
- А что докладывать? - сказал Петрусь. - Я только одну вынес, какая-то "Мгер из Сасуна"... Стихами написана... Наверное, хорошая: видите, что на обложке? - он протянул книжку мне, и я понял, что Степа ее уже видел.
Обложка была желтая и твердая, как кость. У самого верха выдавлены синие буквы, от них до самого низа обложку прорезал какой-то желобок, покрытый блестящей позолотой. Всматриваюсь лучше... Ух ты!.. Так это же меч! Большущий, красивый и, наверное, острый-острый. У меня просто дух захватило.
- Если бы нам такой!.. - мечтательно вздохнул Петрусь. - Мы бы немцев раз! раз! - Он размахивал рукой направо-налево, как кавалерист, колол, делая выпады вперед. Худенькое личико нашего самого младшего друга сияло от удовлетворения. Царапина через весь лоб, от бровей к волосам, покраснела еще больше.