– Мне тогда казалось, это счастье навсегда, – продолжает Алевтина. – Но жизнь такая короткая. Арсений, как на пенсию вышел, сразу сильно сдал. Он же весь мир по работе объехал. Несколько языков знал. А как стал не нужен, будто пружина в нём лопнула – два инсульта подряд, ноги отказали. Врачам показывались, да что толку? Ничего уже было не сделать… Когда слёг, я за ним ходила. От горя все глаза выплакала, почти ослепла. А когда похоронила его, думала, жить не смогу дальше. Единственный он у меня был, ни на кого другого даже никогда и не взглянула. Почему жизнь моя тогда не оборвалась?
Горькие слёзы текут по морщинистым щекам Алевтины, меж бровей видна глубокая складка, губы дрожат.
– А ещё через год младшей доченьки моей не стало. Так рано она ушла, тридцать девять лет всего ей было, сынишка шестилетний остался. А я всё позабыла… За что, Господи? – шепчет она куда-то вверх, подняв руки к сияющему небу. Но нет ответа. Только ветер свистит над голой скалой и треплет подол её ночной рубахи.
– Вот я всё и вспомнила, спасибо за подарок, – Алевтина роняет руки. – Я прожила хорошую жизнь, но возвращаться в неё не хочу.
И она закрывает глаза…
– Мамочка, доброе утро! Пора вставать! – в комнату к старушке вошла женщина средних лет и распахнула тяжёлые занавески, впустив яркое утреннее солнце. – Будем умываться-одеваться. Сегодня отличная погода, позавтракаем на террасе.
Она бережно умыла и одела немощную пожилую женщину, взяла под руку и осторожно вывела на террасу, к накрытому столу. Там она усадила старушку в кресло с мягкими подушками, укутала ноги пледом и стала кормить с ложечки. Алевтина блаженно щурилась тёплым утренним лучам и медленно ела. Она не помнила больше ничего из своей жизни.