Мимо окна пролетела женщина.
— Мама! Я тоже летал! Я тоже! — позвал он и оттолкнул утлой рукой свои узкие бедра.
Но ноги крепко держались за землю.
Варвара терпеливо мурлыкала.
— Ты не можешь быть тоже, — объясняла она. Эти женщины летят, потому что несут в себе жизнь.
— Я тоже… — упрямо повторял небеременный человек. Он не верил видимому на себе телу. Он знал, что нужное есть и в нем.
Мальчик взлетал локтями, утлое не держало. Беременный клин окончился мимо. Иногда клин вскрикивал над немощной землей свою боль. Боль звучала на забытом языке.
— Я тоже, — плакал мальчик в ту пустоту, куда окончился человеческий клин.
Потом он стирал со Стен, Стула и Стола пыль, которая раньше была потолком. Теперь над ним плавало в проломе небо. Пыль кололась мелким и острым. Он сгреб ее в близкую горсть. В горсти пыль оказалась ровно кубической.
— Контейнеры, — услышал мальчик собственный голос. — Такие маленькие и совсем не цветные. — Он смотрел на острый от клина след в небе. — Я могу, — поверил он. — Внутри меня тоже что-то живет.
…он останется ждать посреди родившей его земли хотя бы для того, чтобы в ней не закончилась вера.
Маленький человек снял со стены одеяло и завернулся в него, чтобы было теплее ждать. Белое хрустело сгибами, как скорлупа. Спиной он прижался к той стене, в которую исчез НеТак и которая поэтому не разрушилась. Он хотел, чтобы НеТак его чувствовал. Когда он заснул, внутрь белых складок прокралась мокрая Варвара, за ней вполз мокрый котенок.
Мальчик соединил своим телом то, что осталось с ним рядом и пыталось как-нибудь жить.
— Так уже было, — пробормотал он воспоминание. — Но падать уже нельзя. Надо идти.
14
Над разрушенным домом без потолка пролетала Большая Семейная Птица, держа в уставших лапах огромное переросшее Яйцо.
— Ма, скоро? — спросило Яйцо ломающимся басом.
— Подожди… Кажется, есть! Но, похоже, там уже что-то белеет. Может быть, это место кем-нибудь занято.
— Тогда положи меня к нему в гнездо.
— Нет. Каждый должен заниматься своим делом.
Семейная Птица спланировала в глубь покосившихся стен, где спал ребенок, обогревая своим телом двух маленьких существ.
— Великие Дожди! — ахнула Птица. — Подкидыш! Он же, наверно, совсем замерз!
Она подтянула под себя белое одеяло. Подростковое Яйцо закатилось под Птицу самостоятельно, ворча что-то независимое — у Яйца был переходный возраст.
— Ну все, сын. — Птица распушилась в горячее тепло. — Вот мы и дома. Можно начинать мир.
Послышался нетерпеливый стук изнутри. Скорлупа треснула.
Начало
— Иди к нам, — сказала Пракошка Варвара Желтому Льву.
— Я умер, — грустно объяснил Лев, — потому что убит. Варвара засомневалась:
— По-моему, от тебя длится.
Лев поискал вокруг себя чего-нибудь. Было темно. Пракошка села копилкой, погладилась своими полосками и усмехнулась.
— Длится — что? — Лев вдруг испугался, что умер неправильно.
— От тебя длится вглубь Желтая Тень, а вверх длится Душа. Ты вполне можешь идти к нам ими.
Невозможно, испугался Лев и шагнул. Из земли в Льва впрыгнула его Тень, а сверху охотно вдохнулась озябшая без тела Душа.
Лев согрел холодное.
— Я опять родился? — спросил он.
— Этого я не знаю, — зажмурилась Пракошка.
— А дальше как? — спросил Лев.
Он оглянулся туда, где Тени всегда параллельны Львам. Там оставалось вечно, темно и тихо.
Варвара вышагнула из копилки, потянулась и сбросила с себя Полосатую Тень.
— Всегда хотелось поносить что-нибудь желтенькое, — проворчала она, покосившись на Льва. И отправила свою Тень догонять вполне желтую Тень Листа.
Лев замер.
— Ты… — Он хотел быть деликатным. — Тебя — тоже нет?
— А ты как думаешь? — усмехнулась Варвара. — Кому-то же надо все охранять. С двух точек зрения проще.
— С двух? — Лев не понял. Наверно, Пракошки могут думать только прамыслями. Он попробовал для проникновения посидеть копилкой. Варвара не одобрила.
— Эта поза не выражает Львов. — Про две точки она промолчала. Лев терпеливо ждал, пока в Варваре народится новая прамысль. Удовлетворившись паузой, Варвара объяснила:
— Жизнь только может. А помнит — прах.
— Мне казалось, что мочь — важнее, — удивился Лев.
Пракошка фыркнула в сторону насмешкой: