Космос подступил прямо к глазам.
Увидев все свойства мрака вблизи, лицо тревожно сказало:
— Пусто, словно и нет ничего. — И зажмурилось, чтобы увидеть хоть что-то. Например, себя изнутри. Внутри было ноль глубины. Как в точке.
— Так не бывает, — не согласилось лицо. — Что-нибудь должно быть всегда. Хотя бы три кита. Или точка опоры.
Слова вязли в пространстве, не мигая даже эхом.
Никто не ответил, но думать вслух не мешал.
От присутствия слов пустота чуть-чуть расширилась.
— Тогда, может быть, точка — я? А опора где-нибудь на дне урны?
Ниоткуда не спорили и ни о чем не спрашивали. Это было неудобно и требовало объяснений.
— Пыль! — уверилось вдруг лицо, рассмотрев близко парящие остатки абонементов. Оно было женщиной и имело свою логику. — Пыль — поэтому и не видно.
Лицо посмотрело в Космос вперед и в Космос назад. Было одинаково никак. Хотя без бумажного затылка видимость оказалась лучше. Лицо вспомнило, что у его женщины всегда хватало всякой очищающей работы. И стирок. Но существовать вне человека или хотя бы картонной опоры стало печально.
Лицо представило себя женщиной и сказало ее деловым голосом:
— Нужно начать что-то. На что-то осядет пыль и можно будет сделать уборку.
Сразу понадобился стиральный порошок, но не было еще и воды, и не на что оказалось поставить ведро, и не нашлось тряпки.
Лицо со вздохом определило:
— Видимо, сегодня понедельник. Придется начать жить сначала.
И Женщине представилась горячая бесконечность, в которой кипело белье, бурлил, вращаясь вокруг многих осей, малиновый борщ, перед нескончаемой грудой белья накалялся стремительной яростью беспощадный утюг, и урчали мармиты, на которых выпаривались рыхлые пятна сладких груш. Пыль вокруг сна раскалилась и вспыхнула, выплеснув новенький, только еще закипающий Млечный Путь. Белому в черном сразу стало тесно, и пена, медленно вздыхая, начала вздыматься по жерлу и хлынула куда-то вовне.
Навстречу лицу грянуло внезапное дно, утюг зашипел в эпицентре борща, белье осело хлопьями белой капусты, пыль сбилась в единство горячим паром, и схлынула Четвертая Вечность, и Пятая, и на исходе Девятой родилась Планета.
3
Приезжий дышал в коридорном мраке.
Не надо было включать свет, чтобы понять пустоту и что он здесь дышит один.
Ушла.
Ойкнул телефон.
Он побоялся шевельнуть темноту и взять трубку.
Телефон подождал и, вздохнув детски и застенчиво, заверещал на междугородном наречии.
Нет. Там ушедший голос. Он не прикоснется к нему. Он будет терпеть Окраину один.
Рука схватила трубку.
Внутри шумел медленный джаз, похожий на дождь из прошлой жизни.
— И только-то… — опустел мужчина.
Джаз сменился радионовостями свежих перевыполнений. Эфир слегка шипел от всенародного напряжения. Новаторский голос, бодро повествующий о Тоннокилометрах, запнулся о невидимое и раздраженно потребовал:
— Перестаньте дышать мне в затылок.
Человек давно не дышал. Он ожидал продолжения дождя.
— Вы, именно вы! — возмутились Тоннокилометры.
Представился Город, переполненный неосвещенными коридорами, в каждом распахнутый телефон, и около множество мужчин, ожидающих по радиоджазовый дождь, потому что ждать больше нечего. И все дышат в одном молчании.
Конечно, у Тоннокилометров начнется затылок.
— 24-64-51?! — крикнул издали раздраженный голос. Кто-то дополнительный уточнил фальцетом: — В. В.! — Именно! — ехидно удовлетворились Тоннокилометры и в прерванном оптимистическом темпе продолжили про перевыполнения.
Не может быть, вдруг страстно поверил человек в темноте. Не бывает.
В телефонных пространствах потусторонне потянулся сигнал, ушел в бесконечность и не вернулся.
К утру щелкнуло:
— Я нашла твой телефон. Он долго молчал.
Он подумал, что, наверное, молчит очень однообразно, и медленно произнес:
— Я не привез стирального порошка.
Теперь молчала она. Потом вздохнула и объяснила:
— Двушка погнулась, пока падала.
Ее голос слегка раздваивался и утекал куда-то едва слышным эхом.
— Борщ остывает, — пожаловались из эха. — Ты скоро?
Он неожиданно взорвался:
— А как же стирать? И драить? И смог? И форточку не открыть? И дорогу сквозь стекло не видно?!
После молчания из эха обиделись:
— У меня чисто… — Потом простили: — А в окне все зеленое, и кругом дышит, и громаднющие ходят, медленно. Чавкают ужасно. Тебе слышно? А утром был океан. А еще раньше дождь. Обратный — с земли на небо.