Он задушевно промолчал.
Дождь. Джазовый дождь.
Из эха вздохнули:
— На кухне родился родник. Я все перестирала.
Он дернулся из темноты во вселенную, где все зеленое, и обратный дождь по утрам, и можно чем-то стирать, и вообще, по-видимому, хорошо, но не ему.
— Ой… Заглядывают прямо в окно, представляешь? Теперь уже не громадные, а просто пушистые. И без бородавок. Довольно миленькие! Рычат… Тебе слышно?
— Ты меня разве не бросила? — спросил он, остро сожалея, что спрашивает.
Там опять обиделись:
— Я твои рубашки перегладила… Так ты скоро? — Голос оборвался внезапным восклицанием. — Чшш… По-моему, тут кто-то есть.
Он, холодея спиной, и темнотой вокруг спины, и всем коридором, выслушал недлинную тишину до конца. Хотелось отчаянно заорать, напоминая о себе.
В трубку вторглось живое волнение:
— Слушай, они такие талантливые! Разрисовали обои… Ты не мог бы побыстрее?
И следом — пропадающий гул, будто соседи сдвигали допотопный шкаф на Северный Полюс, и приглушенно засквозил дальний голос, которым женщины обычно сгоняют со стола любимых кошек.
Он, предчувствуя, что, согнав, голос канет бесследно, был морально согласен на все.
— Ты где?!
Трубка, пробормотав сдавленные недоразумения, потребовала нервно и немедленно:
— Они строят АЭС, прямо на одеяле, возьми такси!
Щелчок. Мерный гул пустоты. Напряженное дыхание кого-то подслушивающего.
В коридоре слышно, как за горизонтом длится все тот же потусторонний сигнал.
— Ты где?.. — слепо повторяет он, надеясь, что сигнал возвратит ему голос вспять. Чудес не бывает, еще думает он. И еще думает: тогда не бывает и самого страшного. — Ты где?..
— 24-64-51? — взвизгнул прямо в ухо бюрократический фальцет.
— Да!! — заорал он. — Нас разъединили!!!
— Ваше время истекло, — объяснили подчеркнуто равнодушно. Этот подслушивал, понял человек в коридоре. Фальцет, хихикнув, проявился снова, на этот раз в нем угадывалось довольство: — Четыре миллиарда лет две минуты. Оплата за счет абонента.
4
Строить Человечеству понравилось. Когда одеяло оказалось усвоено до дыр и перекопано в прах, Человечество перебралось на стены, потолок и дальше. И последовательно все переработало. Осталась только горячая плита, охранявшая борщ. От борща разгонялся теплый спиральный ветер.
Ощутив творческий подъем, Человечество произнесло хором:
— Да здравствует цивилизация!
И засеяло горизонты железобетоном.
Климат остался мягким.
Взломав землю, взросли Города, от них отпочковались Заводы. Планета съежилась и потянула почву от Городов прочь. Вместе с мягким одеялом уползли травы и деревья.
Поколения производств окольцовывали небо дымами, круги порождали круги, и из Космоса стало похоже, что Планета заросла пнями.
Что утвердилась последняя эра Углов, становилось понятно только вблизи.
5
— Кажется, вижу! — обманулась однажды большая Семейная Птица. И, выбрав самый щербатый, высокий и острый пень, спикировала внутрь атмосферы.
Кольцо дыма захлестнуло горло петлей и кувыркнуло на крыши Города. Птица, ударившись о Город, упустила из цепких пальцев Яйцо.
Яйцо укатилось, чуть помедлило на краю и мягко съехало вниз, запищав из-под карниза:
— Маа! Я правильно лечу?
Но тут же оказалось поймано и положено в спокойное место.
— Я те полечу! — пообещала Птица. Осмотрелась и горько пожаловалась: — Везде одно и то же!
— Маа, а дальше мы полетим? — Яйцо подпрыгнуло на месте и затрещало изнутри: — Маа, тесно!
— Терпи! — сурово сказала Птица. Правым глазом она посмотрела в небо, а левым — вниз. Наверху собирались в грозу рекламные сполохи и носились стаи телепрограмм. В пропасти под крышей ровно цвели фонари. — Не думала, что когда-нибудь не отличу цивилизации от пня.
— Я ногу натер, мне тут малó! — захныкало Яйцо. — Давай лучше я здесь рожусь?
И оно затрещало скорлупой, пытаясь раздвинуться из пределов в пернатую жизнь, где летают не только в, но и над.
— Нет! — решительно пресекла Птица, прижимая Яйцо трехпалой лапой. — Ты родишься, как положено.
— А где положено?
Птица посмотрела грустно и бездомно.
— Ты было положено в дупле.
— Я тут. А где дупло?
— Нас выселили без предоставления жилплощади.
— А почему ты согласилась?
Птица покосилась в сторону. На крышах напряженно дрожал мир антенн. Антенны напоминали лес.