Но, может быть, нам наконец расскажут, чем же так замечателен этот Тока и почему мы должны верить ему, как Фабрицио дель Донго[4]. Ну же? Мы требуем объяснений. Пожалуйста, немного терпения! Или нам так надоели романы, что мы хотим сразу оказаться в последнем абзаце последней главы? А как же сладостные муки ожидания? Неужели позволим бедолаге автору в одиночку распутывать сюжет? Тока еще немного поломается, прежде чем выдаст свой секрет. О, мы его уже обожаем! Как нам милы его манеры и ужимки! Но вот Тока открывает рот, и рассказ начинается.
Все очень просто. Тока знает, где живут гиппопотамы. Токе доподлинно известно, в какой излучине реки гиппопотамы пребывают на данный момент. Да? И где же это? Вверх или вниз по течению? Ну вот, а мы-то думали, нам надоел роман. О, эта сладкая дрожь предвкушения! Так где же, где эти самые гиппопотамы?! Прослышав о приезде Красного уха, Тока тут же наведался в Пансион, чтобы предложить гостю свои услуги, и, когда тот сообщил ему, что мечтает увидеть гиппопотамов, Тока с радостью согласился взяться за организацию экскурсии.
Тока точно знает, где живут гиппопотамы, и это знание делает его человеком значительным. И мы уже готовы бежать за ним хоть на край света, забыв про Жюльена Сореля[5] с Фабрицио дель Донго, которые наверняка затруднились бы показать нам гиппопотама (и этих-то людей мы называем героями!). Завтра, если Красное ухо не передумает, Тока отведет его к гиппопотамам.
Днем все Белые на одно лицо. Tulo bilennew, то есть красные ушки, — так в этих краях насмешливо называют заезжих европейцев.
Однако у интересующего нас писателя сгорел еще и нос.
Красное ухо сторонится соотечественников. Он их осуждает. Он отвергает их общество. Сам-то он отныне вроде бы как местный, коренной малиец, даром что альбинос. Ему неприятны западные туристы, топчущие землю своими тяжелыми башмаками. Сам он ходит босиком. В переносном смысле слова, разумеется, поскольку в зарослях все же копошатся гадюки и скорпионы.
Но в глубине души он определенно бос.
Он не желает знаться с соотечественниками и тем не менее, приветствуя сварливую старую деву, на пару дней остановившуюся в Пансионе, заявляет, что очарован. Он-то теперь знает, в какой по-настоящему добрый день здесь превращается простое приветствие, но привычно подчиняется лицемерным нормам французского этикета. «Я очарован», — говорит принц старой ведьме. «Даже больше, чем вы думаете», — отвечает ведьма гадкому лягушонку. В резиденции проживает еще один соотечественник Красного уха, так тот еще лет десять назад где-то в Кот-д’Ивуаре подцепил малярию. С тех пор периодически слегает с приступами, которыми почему-то безмерно гордится. Нашел чем гордиться, идиот!
А если честно, то Красное ухо ему немного завидует.
Но иногда в порыве малодушия Красное ухо все же примыкает к соотечественникам, и тогда все вместе они громко негодуют по поводу какой-нибудь вопиющей неправильности местных порядков или весьма спорного — при всем уважении к местным традициям — обычая.
А когда Красное ухо чувствует, что уже слегка переусердствовал, восторгаясь польщенными аборигенами — О Нигер! — он ловко переводит разговор на снег.
Для тех, кто корчится от боли, кто потерял так много крови, белыми хлопьями с неба падает огромный госпиталь из ваты и кафеля.
Из высшего сорта муки, сахарной пудры и нежно взбитых яиц снегом падает с неба пирог для голодных.
Снегом падает с неба молочная лавка для детей, что родились в ночи у папы-сыровара и мамы-молочницы.
А по утрам снегом сыплются с неба красивые новые вещи, среди которых каждый находит себе удобные сапоги по ноге, сорочку и шляпу своего размера.
Снегом падает с неба безупречная чистота простыней, сохнущих на солнце, и фарфоровой посуды, что помыта раз и навсегда.
Снегом падают с неба опрятные домишки для холостяков и солидные особняки для многодетных семей.
Снегом падают с неба горы развлечений и игровых площадок, пологих склонов для катаний и тихих тропок для гуляний в еловом бору.
Снегом падают с неба пустые бланки паспортов, чтоб ездить куда захочется, и бесконечно длинные полосы, чтоб было куда приземляться.
Снегом падает с неба тщательно пронумерованная делопроизводительная писанина от строгой администрации.