Выбрать главу

Иван Петрович принял меня, разумеется, весьма ласково — и тотчас угостил своей диковинкой.

— Как вы думаете, что это такое? — спросил он, надевая снова очки.

— Право, не знаю! отвечал я, отворачиваясь и зажимая нос.

— Всего только одна фаланга указательного пальца, произнес Иван Петрович. — Но что за чудо, какая игра природы? губчатый, огромный, грибовидный нарост на живом существе. — Развитие жизни растительной наперекор жизни органической…

Только тут Иван Петрович заметил, вероятно, кислую мою физиономию, потому что он поспешно прикрыл рукою свое грибовидное сокровище. «Виноват, почтеннейший, виноват проговорил он, унося тарелку в другую комнату, все забываю, что вы не из нашей братии…»

— Artista del bisturi[15], — прибавил он смеясь.

Пока Иван Петрович нянчился с своей мертвечиной, я, рассматривая кафарниумовидный[16] стол, обратил внимание на небольшую шеренгу аккуратно выставленных книжек, противно обычаям прочих товарищей, валявшихся как попало. — Книги, выставленные аккуратно, оказались все без изъятия «психиатрического» содержания.

Иван Петрович, заметив, что я рассматриваю заглавия книг, провел ласково рукою по их корешкам, прибавив, неизвестно почему:

— Вот канашки-то! — я вам скажу, уж мое почтение!

— Но тут большею частью французские сочинения, заметил я с двусмысленною улыбкою.

— Нет, есть также два русских сочинения… впрочем, продолжал он, как бы отвечая на мою улыбку, в психиатрии первенство по всем правам принадлежит французским медикам. Пинель (Pinell)[17] первый вступился за несчастных, одержимых страшным недугом помешательства. — До того времени их держали прикованными к стене, без всякой классификации, без различия пола и возраста. — Страх забирает при одной мысли, от каких ужасных бедствий Пинель избавил значительную, немаловажную часть страждущего человечества. — Да скажите мне на милость, продолжал Иван Петрович, постепенно воодушевляясь, что это у вас вышла нынче за мода, хаить и порочить французских писателей и ученых. Вишь, говорят: народ ветреный, не художественный!

Полноте, господа! Народ сам по себе — а писатели сами по себе! Голова всегда выше туловища. От того, что Гоголь родился в Малороссии из этого не следует, что все малороссы должны быть Гоголями! — Странные бывают у нас, можно сказать, повальные умственные болезни.

Оттого, что некоторым не нравятся рассказы Дюма — так и пиши пропало. Все французы, вишь, болтуны и вертопрахи! Вот как? И Декарт родоначальник аналитического мышления, и Condillac, и Condorcet, и Dallembert, и Diderot, и Voltaire[18] — все это так — comment vous portez vousl[19] Полноте, пожалуйста! да по медицинской части у французов, от Ambroise Раге до Bichat и Шомеля[20] можно насчитать сотни светильников; — точно так же и в химии, в истории, и пр. и пр. Образумьтесь же, господа, ради Бога: посбавьте с себя спеси. — Нет слова, и у нас были, есть и будут люди с талантами и познаниями, люди вполне достойные, только если кто-либо из них вздумал бы дать поручение на том свете, «кланяться нашим», то признайтесь, что тот, кто исполнит поручение, не накостыляет себе шеи. — Что ж? и тут беда не велика! Молодость не порок; дойдет и до нас очередь, разумом разводить — других учить и тысячами считать писателей и ученых, — а теперь не худо бы поскромней! Так небось, нет! все норовят петушком! — Соберутся умницы наши, да друг другу и ну в пояс кланяться: «Почтеннейший Фома Фомич, ты-де семи пядей мудрец во лбу» а тот отвечает: «Ох-ма! Акакий Иванович, про вашу премудрость вся, мол, Эвропия ведает». — Вот так-то и потешаются! А какой Эвропия ведает — ей еще не до наших умников. — Вот, например, хоть я, человек я простой, по-иностранному тары-бары вести не умею, — но понял, что мне следует выучиться читать и уразуметь на языках иностранных и признаюсь смело, откровенно, и не краснея, что многого бы не досчитался, если бы остался только при познании одного родного языка…

Тут я прервал речь Ивана Петровича.

— Позвольте, однако же, это вовсе ко мне не относится…

— А вот это и худо, продолжал Иван Петрович, взошедший в совершенный азарт, — в деле общественном все до всех должно касаться. — Отвиливать или отнекиваться не следует. Помогай как знаешь: кто словом, кто делом, а кто одним понуканьем — и такие нужны. — Когда каждый будет в действии, авось дело и пойдет вперед, — а теперь только кичимся, похваляемся, а проку еще не много. Вот еще в моду пошло — взывать к правде, выкликать ее наружу! Правда, не сразу дается! Прежде, чем о штукатурке говорить, выведи фундамент, прочное основание положи — нельзя же с крыши начинать? — Снизу-то, пожалуй, и не напустит правды — да такой, что тошно станет; а сверху правда не соскочит — стара штука, охота себе шею сломать! — На правду — есть кошечка, это гласное разбирательство за клевету — вот эта так и с чердака ее, пожалуй, добудет. А теперь нет поощрения! — Будь ты Кузьма бессребреник, али Иуда предатель, все равно, клевета безнаказанно взвалит тебе на плечи какую хочешь небылицу…

Тут Иван Петрович вдруг круто остановился, как строптивый конь, упираясь четырьмя ногами в землю.

— Attandez-с[21], продолжал он после минутного молчания; рысачок закусил удила, не на ту дорогу попал. Этак мы, пожалуй, и весь вечер проплутаем и не доберемся до казусного дела….

Тут я прервал его.

— Позвольте прежде попросить у вас пояснений насчет психиатрической шеренги, — сказал я, указывая на книги.

— Они прикосновенны к делу, отвечал насупившись почтенный медик. — Много тут полезных и глубоких изысканий; много тут добросовестных трудов, говорил Иван Петрович, указывая на книги, — хитро придумал Эсквироль[22] для каждого вида болезни особое название; но что такое, в сущности, страшный недуг помешательства? где он зарождается? отчего он имеет свойство поражать иногда только одну, отдельную группу мозговых отправлений, оставляя разум по прочим отправлениям в совершенно нормальном состоянии? Все это тайна, глубокая, непроницаемая тайна!! Однако ж, вы не диссертации пришли слушать… Фока — шкот препочтеннейший! воскликнул Иван Петрович, снабди-ка нас горяченьким.

Старик Фока немедленно явился с стаканами горячего чаю; мы закурили сигары; я расположился на диван; Иван Петрович сел против меня по-наполеоновски (верхом на стул) и начал свое повествование:

— Тем часом, как вы предательски отретировались, оставив меня на произвол собственным моим силам, я решился сделать ближайшую рекогносцировку; посредством искусного маневра, я очутился как раз подле стула дородной, краснощекой барыни, помните, которая вас поразила как вопиющий контраст, и вскоре я узнал из разговоров с ее соседкою, что предмет моих наблюдений ни менее, ни более как родное ее детище! Я ушам своим не верил! И тип другой, и кровь другая… то есть ни малейшего признака какого-либо сходства! Вот я стою и все думаю, как бы мне познакомиться с матушкой, пока дочка танцует мазурку.

Вдруг, чувствую, что кто-то меня сильно толкнул, наступил мне на ногу, и вдобавок зацепил саблею. Я быстро обернулся с самыми неприязненными намерениями, но тотчас же пришел в умиление, узнав в виновнике бывшего моего полкового командира Карла Карловича Б…, с которым мы не видались лет пятнадцать, коли не более. Карл Карлович, который никогда и ни перед кем не извинялся, даже если бы ему случилось наткнуться на королеву великобританскую, отступил уже два шага и подобрав саблю и покручивая ус, ожидал моих упреков; но тотчас же и его лицо прояснилось и он дружески протянул мне обе руки.

— Ба, ба, ба! Иван Петрович! вот сюрприз самый неожиданнейший! самый наиприятнейший! Неслыханно рад! и как это вы сюда попадали?

вернуться

15

Artista del bisturi — Художник скальпеля (лат.).

вернуться

16

…кафарниумовидный — от cafarnium, здесь: беспорядок, хаотическое скопление предметов.

вернуться

17

…Пинель (Pinell) — правильней Pinel; французский врач-психиатр Ф. Пинель (1745–1826), один из основателей современной научной психиатрии; выступал за гуманное обращение с душевнобольными.

вернуться

18

…Condillac, и Condorcet, и Dallembert, и Diderot, и Voltaire — Перечислены французские писатели, философы и ученые Э. де Кондильяк (1715–1780), М. Ж. Кондорсе (1743–1794), Ж. д’Аламбер (1717–1783), Д. Дидро (1713–1784), Вольтер (1694–1778).

вернуться

19

…comment vous portez vous — здесь: «все это так, между прочим» (фр.).

вернуться

20

…Ambroise Раге до Bichat и Шомеля — Имеются в виду знаменитый французский хирург и патолог А. Паре (1510–1590), выдающийся анатом М. Биша (1771–1802) и терапевт и патолог О. Шомель (1788–1859).

вернуться

21

Attandez… — Погодите, постойте (фр.).

вернуться

22

…Эсквироль — также Ж. Э. Эскироль (1772–1840), видный французский психиатр-реформатор, классификатор душевных заболеваний.