— А это, по ее словам, поможет мне сколотить деньжат. Я не знаю, как это работает, а она умерла, так ничего и не объяснив, но, насколько мне известно, эта штука несет удачу. Благодаря ей я всегда заранее знаю, как правильно поступить. — Он ухмыльнулся. — Вот добыл себе баржу и груз виски.
— А губернатор действительно даст тебе медаль за то, что ты убил Рвача?
— Ну, вроде обещал. За то, что я поймал его.
— Что-то не похоже, чтобы губернатор чересчур печалился о смерти Рвача.
— Ну да, — кивнул Финк. — Конечно, не похоже. Мы теперь с губернатором добрые друзья. Он говорит, у него есть одна работенка для меня, которую может выполнить только такой человек, как я.
В глазах восемнадцатилетнего мальчишки промелькнуло искреннее обожание.
— А я тебе смогу помочь? Можно, я пойду с тобой?
— А ты когда-нибудь дрался?
— Дрался, и много!
— А ухо кому-нибудь откусывал?
— Нет, но однажды я вырвал человеческий глаз.
— Глаз — легко. Он мягкий.
— И так вдарил лбом одному, что тот сразу пяти зубов лишился.
Финк пару секунд поразмыслил. Затем усмехнулся и кивнул:
— Конечно, парень, можешь отправляться со мной. Поверь, скоро в окрестностях за сотни миль не найдется такого мужика, бабы или малыша, которые бы не слышали моего имени. Ты сомневаешься в этом, парень?
Юноша не сомневался.
Утром Бездельник Финк и его команда оттолкнули баржу от южного берега Гайо. На нее была загружена повозка, несколько мулов и восемь бочонков с виски. Надо было провернуть кое-какую сделку с краснокожими.
Днем губернатор Уильям Гаррисон похоронил обугленные останки своей второй жены и ребенка. Благодаря несчастливой случайности мать и сын вместе находились в детской, готовились к параду, примеряя нарядный мундир, когда в комнате вдруг взорвался огненный шар.
Огонь в доме губернатора породила не человеческая рука, пожар отнял у Гаррисона то, что любил он больше всего на свете, и никакая сила на земле не могла вернуть ему потерянное.
Глава 7
ПЛЕННИКИ
Элвин-младший никогда не ощущал себя маленьким мальчиком — за исключением тех случаев, когда ему приходилось забираться на спину большой старой кобылы. Нельзя сказать, что он был неопытным ездоком, — он и лошади достаточно неплохо уживались друг с другом, они не сбрасывали его на землю, а он никогда не хлестал их кнутом. Просто он не любил, когда ноги его беспомощно болтаются в воздухе. Поскольку поездка предстояла долгая и ехать нужно было в седле, стремена подняли так высоко, что пришлось проколоть несколько новых дырок в ремнях. Эл с нетерпением ждал того дня, когда он станет взрослым мужчиной. Ему не раз говорили, что выглядит он не по годам взрослым, но это ничего не меняло в воззрениях Элвина. Когда тебе всего десять лет, ты все равно останешься малышом, каким бы большим тебя ни называли.
— Мне это очень не нравится, — заявила Вера Миллер. — Вокруг краснокожие бродят, а мальчикам придется ехать по лесам…
Мама всегда переживала по пустякам, но сегодня у нее имелись очень весомые причины для волнения. Всю жизнь с Элом случались какие-то неприятности. Все всегда заканчивалось хорошо, но беды ходили за ним как привязанные. Несколько месяцев назад одна такая «неприятность» чуть не закончилась весьма трагически — ему на ногу упал мельничный жернов, концы кости пронзили кожу. На рану смотреть было страшно. Все считали, что Элвин умрет, да он и сам уже не надеялся выжить. Смерть была неминуема. Несмотря на то что он обладал необходимой силой, чтобы исцелить себя.
Просто с тех самых пор, как к нему в комнату явился Сияющий Человек, Эл никогда не использовал свой дар для себя. Вырубить жернов для отца — это другое дело, потому что мельница поможет всем. Ему всего-то надо было пробежать пальцами по поверхности камня, прочувствовать его, найти потаенные места, где гранит сразу расколется, а затем сделать все так, чтобы камень раскололся по образу жернова, — и скала беспрекословно следовала его желаниям. Но никогда, никогда он не применит свой дар себе в выгоду.
Когда жернов сорвал с его ноги кожу и переломал кости, практически никто не сомневался, что мальчика ждет смерть. Кроме того, Эл еще ни разу не пользовался своим даром, чтобы исцелить кого-либо, он даже не стал бы пробовать, если б не старый Сказитель. Сказитель спросил его: «Почему ты сам не излечишь свою ногу?» И Эл рассказал ему то, что никогда и никому не рассказывал, — историю о Сияющем Человеке. Сказитель сразу поверил ему, он не счел Элвина сумасшедшим, не подумал, что мальчик просто бредит. Он заставил Эла вспомнить, подумать как следует и вспомнить, что в точности произнес Сияющий Человек. И когда Эл вспомнил, до него вдруг дошло, что это он сам отказался от использования дара себе на благо, а Сияющий Человек всего лишь сказал: «Расставь все по своим местам. Верни целостность».
Вернуть целостность. Разве его нога не была частью природы, которой следовало вернуть целостность? Вот он и излечил ее, излечил как мог. На самом деле все оказалось не так просто, но с помощью близких и собственной силы ему удалось излечиться. Вот почему он остался в живых.
В те дни ему довелось взглянуть смерти в глаза, и выяснилось, что она вовсе не так ужасна, как кажется. Лежа на кровати и ощущая, как смерть потихоньку подтачивает его кость, он вдруг понял, что тело его — это всего лишь временная опора, сарайчик, в котором он поселился, пережидая непогоду, пока строится большой добрый дом. Тело — это хижина-времянка, которую строят поселенцы, пока не сложат крепкий дом из бревен. Может быть, он умрет, но это вовсе не так уж и страшно. Просто он станет другим, и, может, там ему будет лучше.
Поэтому он не придавал особого значения причитаниям матери, которая без умолку сетовала на распоясавшихся краснокожих, твердила, как опасна та поездка, в которую они пускаются, и что их могут убить. Не то чтобы она ошибалась, просто Элвину стало все равно, умрет он или нет.
Впрочем, нет, не все равно. Ему еще предстояло столько сделать, хотя он и сам точно не знал, что именно, поэтому смерть пришлась бы очень некстати. Он не собирался умирать. Но предчувствие смерти уже не наполняло его паническим страхом, который обычно испытывают люди.
Мера, старший брат Эла, пытался успокоить мать и убедить ее не распалять себя еще больше.
— Мам, с нами все будет в порядке, — увещевал Мера, — Беспорядки творятся на юге, до нас они не добираются, кроме того, нам предстоит ехать по проложенным, накатанным дорогам…
— На этих накатанных дорогах каждую неделю исчезают люди, — отрицала мать. — Французы в Детройте по-прежнему скупают скальпы, и как бы хорошо ни вели себя Такумсе и его дикари, одной стрелы достаточно, чтобы убить…
— Ма, — не отступал Мера, — если ты так боишься краснокожих, ты, наоборот, должна радоваться, что мы уезжаем. По меньшей мере десять тысяч краснокожих живут в Граде Пророка на противоположном берегу реки. Это самое большое поселение к западу от Филадельфии, и каждый житель его — краснокожий. Мы же направляемся на восток, подальше от этого города…
— Одноглазый Пророк меня не беспокоит, — отрезала она. — Он не призывает к убийству. Я просто думаю, что вам не следует…
— Теперь уже неважно, что ты думаешь, — сказал папа.
Мама повернулась к нему лицом. Он убирал свиные загоны на заднем дворе и сейчас подошел попрощаться.
— А ты мне не приказывай, думаю что хочу, и…
— И неважно, что думаю я, — продолжал папа. — Какая вообще разница, кто что думает?
— В таком случае я не понимаю, зачем Господь дал нам мозги, если все так, как ты говоришь, Элвин Миллер!
— Эл едет на восток, в Хатрак, чтобы стать учеником у кузнеца, — сказал папа. — Я буду скучать по нему, ты будешь скучать по нему, все, за исключением, может быть, преподобного Троуэра, будут по нему скучать, но бумаги уже подписаны, и Эл-младший отправляется в путь. Поэтому, вместо того чтобы ныть о том, как ты не хочешь их отпускать, лучше бы поцеловала мальчиков на прощание и благословила на дорогу.