Краснокожие ни разу не остановились, поэтому Элвину и Мере не довелось перекинуться ни словом до тех пор, пока не наступила ночь и они не выбежали к какой-то деревушке на изгибе темной глубокой реки. Такумсе провел их в середину деревни, где и оставил. Река притаилась сразу за склоном, может, в сотне ярдов поросшей травой земли.
— Как ты думаешь, мы успеем добежать до реки, прежде чем нас схватят? — шепотом спросил Мера.
— Вряд ли, — ответил Эл. — Кроме того, я не умею плавать. Папа даже не подпускал меня к воде.
Внезапно из хижин шумной толпой вывалили краснокожие женщины и дети. Они стали тыкать в двух обнаженных юношей пальцами, смеяться и бросаться грязью. Сначала Эл и Мера пытались уклоняться от комков, но их ужимки вызывали только больший хохот. Дети принялись бегать кругами, бросая грязь со всех сторон и стараясь попасть либо в лицо, либо в пах. В конце концов Мера снова опустился на траву и упер голову в колени — пускай себе бросаются сколько захотят. Эл поступил точно так же. Вдруг рядом раздался чей-то сердитый, лающий голос, и комки грязи разом перестали лететь. Эл поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть спину уходящего Такумсе. Теперь рядом с пленниками встали двое его воинов, которые должны были следить, чтобы подобного не повторилось.
— Столько я в жизни не бегал, — прошептал Мера.
— Я тоже, — кивнул Эл.
— Сначала я было подумал, что умру на месте, так я устал, — продолжал Мера. — Но потом открылось второе дыхание. Я даже не думал, что оно у меня имеется.
Эл ничего не ответил.
— Или, может, это ты постарался?
— Может, — пожал плечами Эл.
— Я и не знал, что ты это умеешь, Элвин.
— Я тоже, — сказал Эл, и это была чистейшей воды правда.
— Когда мне на пальцы опустился резак, я уж решил, что все, мои рабочие деньки сочтены.
— Радуйся, что нас не попробовали утопить.
— Опять ты и эта вода, — нахмурился Мера. — Что ж, я рад, что ты сделал то, что сделал, Эл. Хотя, должен сказать, лучше бы ты не подставлял вождю подножку, когда он захотел побороться со мной.
— Почему? — удивился Эл. — Я не хотел, чтобы он побил тебя…
— Ты не знал, Элвин, поэтому не вини себя. Но боремся мы в шутку, а вовсе не затем, чтобы причинить кому-нибудь боль. Это нечто вроде испытания. Испытания мужества, быстроты и прочего. Если б он победил меня, я, сражаясь честно, снискал бы его уважение, если б я его побил в честном бою, то опять-таки заслужил бы уважение. Это Армор мне рассказал. Краснокожие постоянно борются друг с другом.
Элвин немного поразмыслил над сказанным.
— Значит, уронив его, я поступил плохо?
— Не знаю. Это зависит от того, как они поняли происшедшее. Может быть, они решат, что это Бог таким образом изъявляет свою волю, приняв нашу сторону.
— Они что, верят в Бога?
— У них ведь есть Пророк. Как в Библии. Во всяком случае я надеюсь, они не сочтут меня трусом и обманщиком. Иначе мне придется худо.
— Тогда я скажу им, что это сделал я, — возразил Эл.
— Не смей, — запретил Мера. — Нас спасло именно то, что они не поняли твоих проделок с ножами, тесаками и прочим. Если б они узнали, что это сделал ты, Эл, они бы мигом раскроили тебе голову, а потом поступили бы со мной так, как им вздумается. Тебя спасло только то, что они не знали, кто все это творит.
Затем они поговорили о том, как мама и папа, должно быть, беспокоятся сейчас. Мама, наверное, страшно злится или, наоборот, слишком волнуется, чтобы напуститься с руганью на папу. Даже если лошади не вернулись домой, наверняка поиски мальчиков уже начались, потому что они не приехали к ужину к Пичи, и те, конечно, сразу забили тревогу.
— Там сейчас, наверное, только и разговоров, что о войне с краснокожими, — сказал Мера. — С Карфагена последнее время понаехало много поселенцев, а у них масса причин ненавидеть Такумсе, который угнал весь ихний скот.
— Но Такумсе ведь нас спас, — не понял Элвин.
— Похоже на то. Но заметь, он не отвел нас домой и даже не спросил, откуда мы. И с чего это он вдруг забрел на ту поляну, если сам не принимал участия в похищении? Нет, Эл, я понятия не имею, что происходит, но Такумсе нас не спасал, или же он спас нас, руководствуясь собственными причинами, поэтому я не особенно доверяю ему. Кроме того, мне несколько не нравится сидеть посреди деревни краснокожих в чем мать родила.
— Мне тоже. А еще я голоден.
Однако прошло совсем немного времени, как Такумсе снова объявился возле пленников. В руках он держал горшок с кукурузной кашей. Зрелище было презабавное — высокий краснокожий с манерами настоящего короля вышагивает с горшком каши в руках, как обычная женщина. Впрочем, присмотревшись, Эл вдруг понял, что даже обыкновенный горшок Такумсе несет с царской грацией.
Он поставил кашу перед Элом и Мерой, затем снял две вышитые набедренные повязки, которые висели у него на шее.
— Одевайтесь, — приказал он и вручил каждому из братьев по повязке.
Ни один из юношей прежде не носил набедренной повязки, поэтому они беспомощно вертели куски шкур в руках. Такумсе стоял рядом и ждал, держа в руках ремни из оленьей кожи, которые должны были поддерживать повязки. Наконец Такумсе посмеялся над их смущением и поднял Эла на ноги. Элвина он одел сам, и Мера, глядя на него, повязал на свои бедра повязку. Конечно, подобная одежда не совсем пришлась им по нраву, но это всяко лучше, чем бегать голышом.
Затем Такумсе опустился на траву, поставив рядом горшок, и показал, как следует есть кашу — опускаешь руку в горшок, захватываешь пригоршню тягучей, желеобразной массы и переправляешь в открытый рот. Каша оказалась настолько безвкусной, что Элвину захотелось тут же выплюнуть ее. Мера понял его намерение и приказал:
— Ешь.
Элвин безропотно повиновался и, проглотив первую порцию, внезапно ощутил, что живот умоляет о добавке. Труднее всего было заставить горло взять на себя работу по переправке каши в желудок.
Когда горшок выскребли досуха, Такумсе отставил его в сторону. Несколько секунд он молча смотрел на Меру.
— Каким образом тебе удалось заставить меня упасть, бледнолицый трус? — наконец спросил он.
Эл собрался было все объяснить, но Мера опередил его:
— Я не трус, вождь Такумсе, и, если ты согласишься бороться со мной сейчас, все будет честь по чести.
— Теперь ты хочешь унизить меня в глазах женщин и детей? — мрачно улыбнулся Такумсе.
— Это сделал я, — встрял Элвин.
Такумсе медленно повернул голову, улыбка по-прежнему играла у него на губах, но была уже не столь мрачной.
— Очень маленький мальчик, — сказал он. — Бесполезное дитя. Ты способен раздвинуть землю у меня под ногами?
— У меня такой дар, — пожал плечами Элвин. — Я решил, что ты собираешься избить его.
— Я видел тесак, — продолжал Такумсе. — На нем следы пальцев. Вот такие. — Он провел в воздухе извилистую черту, показывая, какой след оставили пальцы Меры на лезвии тесака. — Это тоже ты сделал?
— Нельзя рубить человеку пальцы.
Такумсе громко расхохотался.
— Замечательно! — воскликнул он и придвинулся поближе. — Дар белого человека оставляет за собой шум, очень громкий шум. Но ты делаешь все очень тихо, и никто не видит.
Элвин не понял, что имеет в виду Такумсе.
Молчание прервал Мера.
— Как ты собираешься с нами дальше поступать, вождь Такумсе? — недрогнувшим голосом поинтересовался он.
— Завтра мы снова пустимся в путь, — ответил тот.