Даль напрягся:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что ты годы провел в семинарии, по уши в мистике, — ответил Финн. — И не в какой-нибудь простой ширпотребной человеческой мистике, а в настоящей инопланетной. Ты там мозг растянул, друг мой, вот чокнутые дженкинсовы теории в него и входят, — он поднял ладони, чувствуя Далево раздражение. — Энди, не пойми меня неправильно, ты мне нравишься. Ты хороший парень. Но я думаю, что тут твоя биография работает против тебя. И, отдаешь ты себе в этом отчет или нет, но ты пытаешься втянуть своих приятелей в полный дурдом.
— Кстати, о биографиях — вот это-то меня в Дженкинсе больше всего и вымораживает, — сказала Дюваль.
— Что он про нас знает?
— Что он столько про нас знает. И что он про это думает.
«Вы все статисты, но вы — особые статисты, — говорил Дженкинс. — Обычный статист существует только чтобы быть убитым, так что у него или нее отсутствует предыстория. Но у каждого из вас она есть. — Он указал на каждого по очереди. — Ты был послушником внеземной религии. Ты — прохвост, наживший себе врагов во флоте. Ты — сын одного из богатейших людей во вселенной. Ты оставила свой последний корабль из-за ссоры с вышестоящим офицером, а сейчас спишь с Керенским».
— Ты просто бесишься, что он нам рассказал, что ты трахаешься с Керенским, — сказал Хестер. — Особенно после того, как продинамила его при нас.
Дюваль закатила глаза:
— У меня есть потребности, — сказала она.
— А у него есть три недавно подхваченных венерических заболевания, — заметил Финн.
— Я его сводила на прививки, поверь мне, — сказала Дюваль и оглянулась на Даля. — И вообще, не наезжайте на меня. Никто из вас вообще не почесался.
— А я-то что? — возмутился Даль. — Я же в лазарете был, когда ты с Керенским начала.
Дюваль фыркнула:
— И вообще, меня не это беспокоило, а совсем другое.
«Вас не просто убьют, — сказал им Дженкинс. — Телезрителям мало случайной смерти какого-то несчастного раз в серию. Время от времени им хочется увидеть, как умирает кто-то, похожий на настоящего человека. Так что берется второстепенный персонаж, развивается достаточно долго, чтобы аудитория стала за него переживать, и затем приканчивается. Это вы, ребята. Вы, скорее всего, получите по целой серии, посвященной вашей смерти».
— И снова бред собачий, — сказал Финн.
— Легко тебе говорить, — возразил Хестер. — А у меня одного из вас нет интересной предыстории. У меня ничего нет. И в следующей высадке мне хана нафиг.
Финн показал Далю на Хестера:
— Видишь, вот о чем я тут разоряюсь. Ты завладел слабой неустойчивой душой.
Даль улыбнулся:
— А ты — одинокий голос разума.
— Да! — заявил Финн. — Ты только представь, что вообще значит, когда голос разума — это я. Я, блин, самый безответственный раздолбай из всех, кого знаю. Меня возмущает быть голосом разума. Причем сильно.
— Слабая и неустойчивая душа, — пробормотал Хестер.
— Что вижу, то пою, — сказал Финн.
Телефон Дюваль брякнул, и она на минутку отошла. Когда она вернулась, лицо у нее было бледное.
— Ладно, — сказала она. — Это уже, черт побери, для совпадений черЕсчур.
Даль нахмурился:
— Что такое?
— Это был Керенский, — ответила она. — Зовет меня на планерку для высшего состава.
— На кой? — спросил Хансон.
— Когда «Бесстрашный» был атакован кораблем повстанцев, наши двигатели вырубились, так что для эскорта календрианского понтифика на мирные переговоры был послан другой корабль, — сказала Дюваль. — И он только что напал на корабль понтифика и повредил его.
— А что за корабль? — спросил Даль.
— «Нант», — ответила Дюваль. — Последний корабль, на котором я служила.
Глава 11
— Поверь мне, Энди, — сказал Финн, направляясь вместе с Далем к казармам Дюваль, — она не хочет с тобой общаться.
— Ты этого не знаешь, — сказал Даль.
— Знаю.
— Нда? Откуда?
— Я поймал ее, как только она вышла со своей планерки, и она сказала: «Увижу Энди — Богом клянусь, нос ему сломаю!»