Но больше всего Юхана Круна раздражало то, что за всем этим чувствовался какой-то подвох, он только не понимал какой.
Обвинитель, невысокий человек по имени Герман Грот, мизинцем пододвинул к себе микрофон. На мизинце красовалось кольцо с эмблемой коллегии адвокатов.
— Только пара уточняющих вопросов, господин судья, — попросил он голосом тихим и вкрадчивым. Лампочка под микрофоном стала зеленой. — Значит, когда третьего января в девять часов вы вошли в «Деннис-кебаб» на улице Дроннингенсгате, у вас имелось явное намерение исполнить свой долг, о котором вы говорите, и защитить нашу расу.
Юхан Крун бросился к микрофону:
— Мой подзащитный уже сказал, что возникла ссора между ним и хозяином-вьетнамцем. — Красная лампочка. — Его спровоцировали, — сказал Крун. — И я считаю, что подобные намеки совершенно беспочвенны.
Грот прикрыл глаза.
— Ульсен, если верно то, что говорит ваш защитник, значит, бейсбольная бита оказалась у вас с собой совершенно случайно?
— Для самообороны, — оборвал его Крун и отчаянно взмахнул руками. — Господин судья, мой подзащитный уже отвечал на эти вопросы.
Судья в задумчивости тер шею, разглядывая адвоката. Юхан Крун-младший был восходящей звездой и многообещающим юристом, ничуть не хуже Юхана Круна-старшего. И, видимо, поэтому судья наконец вынужден был признать:
— Я согласен с защитником. Я думаю, что, если у обвинения вопросов больше нет, нам стоит продолжить.
Грот удивленно вытаращил глаза. Потом кивнул и устало поднял со стола газету.
— Вот выпуск «Дагбладет» за двадцать пятое января. В интервью на восьмой странице один из сообщников обвиняемого говорит…
— Протестую… — начал Крун.
Грот устало вздохнул:
— Хорошо, скажу иначе: человек, выражающий расистскую точку зрения.
Судья кивнул и одновременно бросил предостерегающий взгляд на Круна.
Грот продолжал:
— Этот человек, комментируя налет на «Деннис-кебаб», сказал, что нам нужно больше таких расистов, как Сверре Ульсен, чтобы отвоевать Норвегию. В интервью слово «расист» используется как одобрительное и даже хвалебное. А вы сами, подсудимый, считаете себя расистом?
— Да, я расист, — ответил Ульсен до того, как Крун успел хоть что-то сказать. — В том смысле, как я это понимаю.
— А как вы это понимаете? — улыбнулся Грот.
Крун сжал кулаки под столом и посмотрел на президиум — на судью и двух его помощников по обеим сторонам от него. От этих троих будет зависеть судьба его подзащитного в ближайшие годы и его личная карьера в ближайшие месяцы. Два обычных представителя народа, приглашенных просто для создания духа правосудия. «Куклы в буклях» — вот как их всегда называли, но возможно, они вовсе и не были «куклами». Справа от судьи сидел молодой человек в дешевой практичной рабочей одежде, который редко отваживался поднять глаза. Полноватая девушка слева от судьи, по-видимому, лишь притворялась, что следит за происходящим; она сидела с гордо поднятой головой, так что сидящим в зале был хорошо виден уже наметившийся двойной подбородок. Среднестатистические норвежцы. Что они знают о таких, как Сверре Ульсен? Что они хотели бы знать?
Все свидетели видели, как Сверре Ульсен вошел в забегаловку с битой под мышкой и после недолгой перебранки ударил ею по голове хозяина заведения Хо Дая, сорокалетнего вьетнамца, приехавшего в Норвегию в качестве беженца в 1978 году. Ударил так сильно, что Хо Дай больше не поднялся. Когда Ульсен начал говорить, Крун уже успел обдумать свой следующий протест.
— Расизм, — по слогам прочитал Ульсен, разобравшись в своих записях, — есть вечная борьба против наследственных заболеваний, дегенерации и геноцида, а также надежда на более здоровое общество с более высоким уровнем жизни. Смешение рас — одна из форм двустороннего геноцида. В мире, где решено восстановить генофонды, чтобы защитить малейшую букашку, полным ходом идет смешение и разрушение человеческих рас с тысячелетней историей. В одной из статей известного журнала «Американ физиолоджист» за семьдесят второй год пятьдесят американских и европейских ученых выступили против замалчивания данных наследственности.
Ульсен замолчал, окинул зал 17 взглядом и поднял вверх указательный палец. Теперь он стоял лицом к прокурору, и Крун мог видеть татуировку «Sieg Heil» между затылком и шеей — немой крик и своеобразное причудливое несоответствие холодной высокопарности всех этих фраз. Последовало молчание, по шуму в коридоре Крун понял, что в зале 18 объявили обеденный перерыв. Секунды шли. Крун вспомнил, что где-то читал о том, что Адольф Гитлер во время массовых митингов растягивал свои картинные паузы до трех минут. Когда Ульсен продолжил свою речь, он отстукивал пальцем такт, будто хотел вбить каждое слово и предложение в слушателей:
— Те из вас, кто пытается отрицать борьбу рас, — либо слепцы, либо предатели.
Он отпил из стакана, стоявшего перед ним.
Прокурор воспользовался этой паузой и задал очередной вопрос:
— По-вашему, в этой борьбе вы и ваши сообщники, часть которых находится сейчас в зале, единственные, кто имеет право нападать в этой борьбе?
Послышалось мычание присутствующих в зале бритоголовых.
— Мы не нападаем, мы обороняемся, — ответил Ульсен. — Это право и обязанность всех рас.
Кто-то из присутствующих прокричал что-то Ульсену, и он продолжал с улыбкой:
— И в чужих расах можно найти национал-социалистов с расовыми убеждениями.
Одобрительный смех и аплодисменты присутствующих. Судья попросил тишины и вопросительно посмотрел на прокурора.
— Это все, — сказал Грот.
— Есть ли у защиты какие-нибудь вопросы?
Крун покачал головой.
— Тогда попрошу ввести первого свидетеля обвинения.
Прокурор кивнул приставу, тот открыл заднюю дверь, высунулся в нее и что-то сказал. За дверью скрипнул стул, дверь широко открылась, и вошел крепкого вида мужчина. Крун отметил тесноватый в плечах пиджак, черные кожаные штаны и такого же цвета высокие сапоги. Бритая голова. Судя по стройной фигуре атлета — лет тридцать. Но красноватые белки глаз и тонкие лиловые жилки на бледном лице делали его старше лет на двадцать.
— Офицер полиции Харри Холе? — спросил судья, когда свидетель занял свое место.
— Да.
— Вы хотите, чтобы ваш адрес остался…
— В тайне. — Холе показал большим пальцем через плечо. — Они уже пытались наведаться ко мне домой.
Снова недовольные выкрики.
— Холе, вы уже давали показания? И присягу?
— Да.
Крун замотал головой, как резиновая собачка, какими некоторые водители украшают свои машины, и начал лихорадочно копаться в документах.
— Итак, Холе, вы работаете следователем в отделе убийств, — начал Грот. — Почему к вам попало это дело?
— Потому что мы допустили ошибку.
— Простите?
— Мы не думали, что Хо Дай выживет. Обычно это не удается тем, у кого проломлен череп и выбита часть его содержимого.
Крун видел, как лица членов суда растягивает непроизвольная ухмылка. Но это еще ничего не значит. Он отыскал бумагу с именами помощников судьи. Вот там и была… ошибка.