Это был документ, который, с учетом всех обстоятельств, установил дискурс, который все еще оставался внутренним для институтов и, конечно, не был революционным. Наиболее важными были два пункта: критика технократии, то есть образа мышления, который отделяет знания от того, что мы называли «жизнью"; и критика негативной роли, которую, как мы видели, итальянский университет играет в обществе, то есть пассивного воспроизводства доминирующей культуры. Практическим следствием этого анализа стало предложение фигуры антисоциолога, который бы работал вместе с маргинальными социальными силами, чтобы помочь им получить больше инструментов для вмешательства.
В конце 67-го года Тренто, в том числе благодаря своему географическому положению, стал перекрестком международных импульсов: помимо Беркли, перед нами были Берлин, Брюссель, Париж…
Однако можно сказать, что, предвидя время, когда «Шестьдесят восемь» взорвались в другом месте, мы завершили первый цикл борьбы, в котором мы участвовали вместе.
Наша дискуссия к тому времени стала идеологизированной, и многие из нас в то время пошли разными путями: Ростаньо, например, пришел к гуваристскому третьему миру, недалеко ушедшему от позиции PSIUP; Боато, до прихода в Lotta continua, оставался боевиком католических левых; я ориентировался на Китай времен культурной революции и маоистский марксизм-ленинизм; Марианелла Склави – на PCI и профсоюзное движение.
Впервые я ощутил разделяющую силу идеологии. Мы пережили довольно печальное расчленение, которое также материализовалось физически: в том смысле, что каждый из нас пошел своей дорогой. Мой путь был своего рода турне по Италии. Я останавливался в основном в Калабрии и на Сицилии, где проводил исследование по аграрной реформе, латифундизму и мафии.
Но роман с Трентино на этом не закончился.
После лета 68-го года, полный ностальгии, я решил вернуться домой, в нашу старую коммуну Тренто, чтобы посмотреть, что там происходит. К своему удивлению, я обнаружил там Ростаньо и других друзей: все воссоединились, как и я!
Счастливые от того, что снова воссоединились, мы обнялись и начали рассуждать о смысле антиавторитарного движения. Какой вес может иметь в Италии предложение Руди Дучке о длинном марше через учреждения и против них? Шум студенческого протеста был позади, я покинул Марксистско-ленинскую коммунистическую партию Италии, когда начался абсурдный внутренний спор между «красной» и «черной» линиями[16], теперь речь шла о более зрелом и глубоком рассмотрении проблем.
Как социологи, говорили мы себе, наша задача – посвятить себя предложению критической трансформации итальянского общества. Мы возобновили изучение Франкфуртской школы, Адорно, Хоркхаймера, Беньямина, Маркузе, а также Райха: не Райха сексуальной революции, которую мы в 67-м уже пережили – хотя и с некоторой провинциальной робостью, – а Райха анализа массовой психологии фашизма.
Итак, Альберони, с которым мы некоторое время были в прекрасных отношениях, взял нас под свое крыло и открыл для нас конкретный путь.
В марте 1969 года он вызвал к себе домой Ростаньо, Ванни Молинариса, меня и еще четверых или пятерых ребят: он сказал нам, что пришло время решать, что делать, когда мы вырастем. По сути, он предложил нам возможность преподавать прямо сейчас, превратив наши семинары в настоящие университетские курсы, с выпускным экзаменом. Мы, конечно, с энтузиазмом согласились. И в том же году я прочитал курс о концепции классового сознания у Лукача, который посещали семьдесят студентов.
Но я не выбрал карьеру. Жизнь складывалась так, что я решил стать боевиком. В краткосрочной перспективе повлиял мой брак с Маргеритой и неожиданная встреча с Раффаэлло Де Мори, из Куб[17] Пирелли, одним из самых авторитетных лидеров рабочего движения того времени, который также был известен своей приверженностью как воинствующий соблазнитель.
Роман между мной и Маргеритой всегда продолжался, хотя и с некоторыми трудностями, поскольку ее семья была очень традиционной, а отец ревновал дочь. Однако летом 1969 года, после того как она с отличием окончила университет, защитив прекрасную диссертацию по «Grundrisse» Маркса, которая в то время еще не была переведена в Италии, мы решили пожениться.
Тем временем, однако, Розетта Инфелизе, бывший студенческий лидер и ассистент Государственного университета в Милане, которая следила за борьбой на фабрике вместе с Розой Люксембург, привезла в Тренто делегацию из четырех или пяти рабочих из Cub Pirelli во главе с легендарным Де Мори. Оглядываясь назад, я могу сказать, что встреча с этим суровым и мечтательным персонажем ознаменовала для меня новый радикальный разрыв. Я имею в виду, что его речь положила начало пути, который в течение двух лет привел меня в «Красные бригады».
16
То есть между анархистами и коммунистами. Курчо совершенно однозначно считал разногласия между ними несущественными, а споры на этот счёт бесплодными.