— Для того, кто любит свою профессию ради нее самой, — сказал Холмс, откладывая в сторону страницу объявлений газеты «Дейли телеграф», — зачастую именно маловажные на первый взгляд случаи дают наибольшее удовлетворение. Я с удовольствием замечаю, что вы, Ватсон, усвоили эту истину и в своих несколько приукрашенных заметках, посвященных нашим расследованиям, отдаете предпочтение не так называемым «громким делам» и сенсационным преступлениям; вас привлекают эпизоды, иногда незначительные сами по себе, но дающие возможность применить мои методы дедукции и логического синтеза — самое важное в нашей профессии,
— И все же, — сказал я, улыбаясь, — зачастую мои рассказы были причиной сенсаций.
Холмс вытащил щипцами из камина тлеющий уголек и стал разжигать свою длинную трубку вишневого дерева. Он обычно курил эту трубку, когда бывал не в созерцательном настроении, а в азарте спора.
— Я полагаю, — продолжал Холмс, — что вы ошибаетесь, стараясь приукрасить и расцветить свои рассказы. Вам следовало бы ограничиваться только моей аналитической работой — изучением специфики того или иного случая.
Я был несколько раздражен самомнением, которое я неоднократно подмечал в характере моего друга. Поэтому я холодно сказал:
— Мне кажется, что в своих рассказах я всегда воздавал вам должное.
— Нет, нет, не думайте, что во мне говорит эгоизм или тщеславие, — сказал Холмс, отвечая, как это часто случалось, скорее моим мыслям, чем словам. — Если я требую должной оценки своего искусства, то только потому, что это искусство объективно. Надо помнить, что преступление трафаретно, а логика редка. Поэтому вы Должны уделять главное внимание не преступлению, а логике, применяемой для его раскрытия. Вам следовало создать курс лекций по дедукции раскрытия преступлений, а вы вместо этого написали сборник рассказов.
Было холодное весеннее утро. Мы сидели после завтрака у весело пылавшего камина в старой комнате на Бейкер-стрите. По улице клубился густой туман, и в его тяжелых желтых кольцах окна домов напротив неясно вырисовывались бесформенными темными пятнами. В комнате горел газ, свет отражался на белой скатерти. Блики мерцали на фарфоре и серебре не убранной еще посуды.
Все утро Холмс молчал, листая страницы газетных объявлений. Наконец, отказавшись, по-видимому, от дальнейших поисков, он в самом желчном настроении приступил к критике моих литературных погрешностей.
После паузы, во время которой Холмс пускал клубы дыма, задумчиво глядя в огонь, он сказал:
— Пожалуй, действительно вас нельзя обвинить в чрезмерном увлечении сенсационными делами. Ведь довольно большое число рассказов, написанных вами, относится не к преступлениям в юридическом смысле этого слова. Например, дело о короле Богемии, исключительный в своем роде случай с мисс Мэри Сэзерлэнд, исследование вопроса о человеке с рассеченной губой и происшествие со знатным холостяком — все эти дела не входят в сферу действия закона. Но я боюсь, что, избегая сенсационного, вы слишком погрязнете в обыденных явлениях.
— Может быть, так оно и есть, — ответил я. — Но методы, о которых я пишу, новы и интересны.
— О дорогой друг! — воскликнул Холмс. — Разве широкая публика, которая не в состоянии даже отличить ткача по его зубам или наборщика по его большому пальцу левой руки, интересуется тончайшими нюансами анализа и дедукции? Я не могу осуждать вас за увлечение будничными мелочами еще и потому, что времена великих дел, должно быть, миновали. Человек, или по крайней мере преступник, в настоящее время утратил всякую предприимчивость и оригинальность. Что касается моей собственной профессии, то она, по-видимому, резко деградирует. Скоро мне придется переключиться на работу по розыску пропавших карандашей или начать давать советы юным девицам со школьной скамьи. Вот это письмо, полученное мною сегодня, показывает всю глубину падения моей профессии. Прочтите!
Он передал мне скомканное письмо. На конверте был штемпель почтового отделения площади Монтэгю, датированный вчерашним числом.
«Дорогой мистер Холмс! Мне предлагают место гувернантки, и я обращаюсь к вам с просьбой: дайте мне совет, соглашаться ли на это предложение. Я приду к вам завтра в половине одиннадцатого утра. Очень прошу простить за беспокойство.
Уважающая вас Вайолет Хэнтер».
— Вы знакомы с этой молодой леди? — спросил я.
— Нет.
— Сейчас как раз половина одиннадцатого.
— Да, и я не сомневаюсь, что это ее звонок, — ответил Холмс.
— Этот случай может оказаться интереснее, чем вы предполагаете, — сказал я. — Вспомните дело о голубом карбункуле. Вначале оно тоже казалось пустяком, не стоящим внимания, а к какому интересному расследованию оно привело потом. Так может произойти и в этом случае.