— Кошмар какой-то…
— Да, кошмар. Но не больший, чем узнать, что твоя единственная и любимая дочь четырнадцати лет от роду жестоко избита, изнасилована, а кроме того, обречена на скорую и мучительную смерть. Дело в том, что в конце этой драматической истории прозвучал еще один аккорд, превратившей ее в настоящую трагедию.
У Маши Галачьянц обнаружили ВИЧ. Это выяснилось через три недели, при повторных лабораторных исследованиях крови, когда отец и дочь молча сидели рядом в пустом коридоре клиники, где ее лечили от последствий посещения дня рождения школьной подруги. Маша не плакала, а просто сидела и смотрела в стену перед собой своими огромными черными глазами, в которых уже не было слез, не отвечала на вопросы, не реагировала на слова, так что, когда в коридоре появился смертельно бледный врач с результатами анализов крови, навстречу ему поднялся один Герман Андреевич. Неизвестно, знал ли один из насильников, что где-то подхватил смертельную заразу, или нет — да это и неважно. Зато теперь Галачьянц узнал о том, что кроме сломанного носа, ушибов лица и многочисленных разрывов тканей полуночные кавалеры наградили его дочь вирусом, который с этого момента поселился в ее крови и останется там до тех пор, пока рано или поздно не сведет в могилу. Страшно подумать о том, что он испытал в эти минуты.
Галачьянц воспитывал Машу один: ее мама, его жена, умерла, когда Маше было два или три года, так что на протяжении долгих лет дочка была единственной и главной женщиной в его жизни. И конечно, он приложил все мыслимые и немыслимые усилия к тому, чтобы не дать развиться в ее организме смертельному заболеванию. Но увы — больше года назад ВИЧ активизировался, и наступила активная стадия СПИДа, прогрессирующая быстро и неумолимо. Я знаю об этом потому, что информация о болезни дочери Галачьянца мгновенно разлетелась по всем похоронным агентствам города, которые стали ждать ее смерти с голодным предвкушением гиен, рассчитывающих первыми добраться до организации обещающих быть невероятно пышными похорон. Новости об ухудшающемся состоянии здоровья приходили почти ежедневно: пневмоцистная пневмония, саркома Капоши, кандидоз пищевода, внелегочный туберкулез — девочка мучительно умирала, и похоронные агенты отслеживали неумолимую поступь смерти подобно шакалам, следящим за последними шагами обреченного животного.
— Необычно быстрое течение заболевания, — заметила Алина. — Обычно этот вирус убивает гораздо медленнее, человек вполне может прожить с момента заражения еще десяток лет.
Гронский кивнул:
— Да, но, видимо, нет правил без исключений, и одно из них пришлось как раз на случай Маши. Смерть не дала ей отсрочки и сидела у изголовья постели девочки, ожидая развязки и внимательно наблюдая за тем, как мрачная стая болезней, этих зловещих эмиссаров вечности, разрывает на части тело, едва удерживающее душу в слабеющих объятиях.
А потом все закончилось. Новости от врачей перестали покупать, сиделки и санитары были отпущены из дома Галачьянца, и большинство похоронных агентов сошлись во мнении, что Маша умерла, а Галачьянц похоронил ее тайно, не желая делать свое горе достоянием широкой общественности. Поэтому можешь себе представить мое удивление, когда и услышал от тебя, что Маша жива, и даже здорова, в чем я и сам имел возможность убедиться. Вот почему я попросил тебя о том визите к Галачьянцу и об анализе крови его дочери.
— Я могу тебе со всей ответственностью заявить, что в ее крови нет ни следа не только ВИЧ, но и вообще каких бы то ни было вирусов или заболеваний. Девочка совершенно здорова.
— Я знаю. И теперь, когда и ты знаешь обо всем, попробуй убедить себя в том, что причиной ее выздоровления не является ассиратум.
Глава 12
По обе стороны длинного стола сидели пятеро, и, как это всегда бывало, когда они собирались вместе, Кардинал испытывал редкое для него ощущение гармоничного покоя, какое бывает только в добром семейном кругу. Собственно, эти пятеро и были его семьей, его друзьями, и сейчас он чувствовал себя дома. Казалось, что даже холодный серый интерьер кабинета стал вдруг теплее и уютнее.