– Привет, Блэйк, – кивает Дидье.
– Как поживаешь, старик?
– Супер-пупер, – Дидье улыбается самым краешком губ.
– Вы только посмотрите на этого молодца! Как подрос! Сколько тебе уже? – Блэйк наклоняется к Джону, но тот весь сжался в тележке для покупок и уткнулся носом в живот отцу.
– Три с половиной, – отвечает жена.
– Ого! Как время летит, а?
– Да уж, – поддакивает Джессика, – вы так давно не были у нас в гостях! Надо вас пригласить. Только трудно вечер свободный выкроить: у детей постоянно занятия после школы. Футбол, горные велосипеды, скрипка… Господи, я что-то забыла, да?
– Мои занятия для одаренных детей? – напоминает старший.
– Точно, заинька, – она треплет сына по макушке, – в прошлом году у него были исключительные результаты, вот его и взяли на углубленные занятия по математике и языку. Вы же не вегетарианцы? Наши друзья продают просто божественную говядину, тут недалеко. У них коровы на свободном выпасе, никаких антибиотиков – здоровая, счастливая говядина.
– В смысле, пока не попала на бойню? – интересуется Дидье. – Или когда уже на тарелке лежит?
– Так что, когда вы, ребята, к нам заглянете, – не моргнув глазом, продолжает Джессика, – я пожарю стейки, да и мангольд скоро можно собирать. Господи, у нас его в этом году видимо-невидимо. Слава богу, дети любят мангольд.
Они едут домой под все тем же проливным дождем. Дворники так и летают туда-сюда.
– Пристрелить? – спрашивает Дидье.
– Слишком быстро, – отвечает жена. – Какой яд самый медленный?
– По-моему, болиголов, – он снимает руку с руля и гладит ее по шее чуть ниже затылка. – Нет, стой – голодом можно уморить! Не хвастай, коноплястый… что там дальше?
– Будешь рябенький.
– А что такое, кстати, «коноплястый»?
– Не помню, но насчет уморить голодом поддерживаю.
– Я тут заметил, что у вас орехи не вымочены, и весь разволновался. Честное слово, никогда бы не стал давать детям невымоченные орехи.
– Вы это о чем? – спрашивает Бекс.
– Да был один сериал по телевизору, – отвечает Дидье. – Про рябеньких и коноплястых. Тебе бы понравилось, Бекси. В одной серии видно, как коноплястые пукают: за каждым персонажем летают такие маленькие коричневые облачка.
Бекс хихикает.
Жена снимает его ладонь со своей шеи и кладет себе на ногу, закрывает глаза, улыбается. Он стискивает ее обтянутое джинсами бедро.
Вот оно – то, что она так любит.
Не шутки про пуканье, а это сладкое чувство. Чувство общности, когда оба они единодушно ненавидят все идеальные семейства на свете.
Она попросит его завтра.
Жена рисует на запотевшем стекле букву «п».
Да, в прошлый раз получилось погано, он отказался. И она пообещала себе, что больше не попросит.
Но дети его просто обожают.
И иногда с ним правда здорово.
«Мне дали координаты одного специалиста в Салеме, – скажет она, – говорят, крутой дядька, и не очень дорогой, принимает по вечерам. Можно попросить Мэтти посидеть…»
Она ведь представляла себе, как сворачивает прямо в пропасть на машине вместе с детьми.
Когда будущей полярной исследовательнице исполнилось шесть, ей показали, как держать нож, когда перерезаешь горло ягненка: надо только с силой провести, он ничего не почувствует, смотри, как это делает твой брат. Но когда в руке Айвёр оказался нож, а мать присела перед ней на корточки, удерживая маленького непоседу, девочка не захотела делать как было велено. Дважды ей приказывали, и дважды она отвечала: «Nei, Mamma»[15].
Тогда мать положила свою руку поверх ее и с силой надавила, головка ягненка упала, а вместе с ней с криком упала и Айвёр. Мать быстро подставила лохань, чтобы кровь стекла.
Девочку отстегали по ногам кожаным ремнем, на который подвешивали тушки ягнят в сушильном амбаре. На то Рождество ей не досталось ræst kjøt[16], а весной – skerpikjøt[17], но братец Гунни припрятал для нее несколько лакомых кусочков в своем башмаке.
Жизнеописательница
Она не знает точно, прятал ли Гунни кусочки ферментированной баранины в башмаке, чтобы потом поделиться с Айвёр, но все равно написала об этом в книге, потому что в детстве, когда мама говорила, что нельзя есть столько сладкого, иначе растолстеешь, ее собственный брат тайком заворачивал для нее печенья в салфетку и оставлял в ящике своего комода. И каждый раз, когда жизнеописательница открывала ящик, в горле у нее теплело от счастья при виде запрятанных среди носков промаслившихся бумажек.