Упоминание о Марксе несколько притупило подозрительность Глеба, он заинтересовался концом этой истории. Старичок только еще входил в азарт:
— Пришли — чужие, с мошной! И разумеется, со своей религией и своим тысячелетним эгоизмом. Дальнейшее было, как говорят, делом ловких рук без всякого мошенства. Один из хазарских беков, по имени Обадия, был прельщен чужеземцами и куплен с потрохами. Он нанял огромную дружину охранников и совершил переворот. Всегда и все решали деньги! Законного кагана лишили власти, но, чтобы не волновать простонародье, об этом перевороте запретили говорить под страхом урезания языка. Бек Обадия торжественно принял чужую веру, иудаизм, дабы унизить соплеменников и подавить в иных голос крови!..
Старичок охрип, стал терять голос, а тут и гомон помалу начал нарастать под высоким потолком — изложение было длинноватое и утомляло. Глеб тоже уморился и слушал теперь вполуха, даже придремал в этом убаюкивающем гуле и разом очнулся, когда старичок явственно выговорил слова «гражданское междоусобие».
— Что такое было сменить веру отцов в те далекие времена? — хрипел старичок на отдалении. — Ведь на защиту старого порядка выступили племенные вожди, беки, тарханы и выборные славянские вожди дружин. И вот жесточайшая резня с религиозным заквасом потрясла степи и долы этой несчастной страны! «И восстал род на род, сын на отца и брат на брата!.. » — Гомон в зале нарастал, но ученый старичок еще пробовал перекричать толпу: — Но побеждал всегда тот, у кого больше денег, а иногда фальшивого серебра и стеклянных побрякушек. Они в своем стремлении владеть прибегали к тройному и пятикратному обману, развязывали руки всяческой вражде, наказывали честных, поощряли злодеев и обманщиков, давая пищу самым низменным побуждениям толпы! Изгонялась старая вера, и не могла привиться новая, совесть катастрофически падала в цене... И растерялись люди, возненавидели разом и землю свою, и безбожное небо, род свой, отца и мать... И побежали во все стороны, в леса и пустыни, в чужие страны, в рабство, лишь бы не помнить позора, не видеть обездоленного лица матери своей. Гуны ушли за Каспий и стали туркменами, аланы забились в подоблачные горы и стали осетинами, булгары частью откочевали за Дунай, другие в Заволжье и в степь башкирскую... Земля поруганная опустела. Так погибли хазары, великий народ, потерявший искру божью в душе, — завершая рассказ, тихо проговорил старичок.
— Про божью искру ты брось! — смешливо я злобно кинули от дверей.
«Ч-черт! До чего ушлый народец-то эти ученые! — со сложным чувством удивления, благодарности и темной подозрительности подумал Овсянкин. — Надо бы проверить все же документы у них...» Пошехонец сидел рядом, широко разведя колени в латаных портах, свесив голову, как заморенная лошадь. Видно, что думал тоже. Почувствовав стороннее внимание, поднял лик и спросил вроде бы нехотя:
— Ты, солдатик, вижу, коммунист, дак хоть немного понял чего с той научной архилогии-хринологии чи нет? Темнить, бес такой, а чево — ну дак никак не взять в толк!