А эти? С белым флагом? Искренне?..
Ну, конечно, парламентеры! На переговоры, с повинной... Еще чего! Задача-то покуда иной должна быть: вернуть заблудшее стадо в привычное лоно, заставить повиниться не красной, а белой стороне! Тем более что в данный момент это совсем нетрудно сделать, ибо РВС фронта своим приказом обрубал всякие мосты с этой стороны. А бумажка с приказом хранилась в планшетке политкома Гуманиста, стало быть, он и отвечал теперь за ход нынешних событий... У Барышникова руки были развязаны полностью.
Внимание!
Кавалерийская команда «внимание» означала: обнажить шашки и рассыпаться в полукруг, взять чужаков в окружение... А сам Барышников протронул коня на невысокий кургашек, натянул поводья и, словно какой триумфатор, подняв голову и выпрямившись в седле, ждал поднимавшихся к его стопам всадников с белым флагом.
— Кто такие?! — резкий окрик. — Остановитесь!
Все они были без оружия, он ясно видел это наметанным взглядом. Протянул к ним черенок нагайки в вытянутой руке:
— Один, кто-то из передних, ко мне! Спешиться!
Там посовещались, затем один из двух, что были в холстинных куртках, но без флага, устало слез с коня (этот, по всему, был не казак) и прямым строевым шагом пошел вверх, к Барышникову и вставшему с ним рядом Авраму. Они уже могли рассмотреть его лицо: темное, костистое и как бы даже изможденное какими-то муками, и блестящие сухие глаза, непримиримые и жестокие. Приставил ногу, небрежно козырнул.
— Здравствуйте, товарищи, — сказал он и полез длинной и узкой, не очень сильной кистью руки за отворот куртки. Он мог выхватить оттуда и браунинг, поэтому Аврам чуток подался за командира, но лишь самую малость. Барышников не шевельнулся.
— Я... уполномоченный ВЦИК... и член партии большевиков, ехал из Морозовской в Воронеж, для связи с Донбюро. Фамилия моя Овсянкин. Вот документы.
— Ну-ну? — как-то недоверчиво спросил Барышников, не спеша брать бумаги. — Дальше?
— По пути на Миллерово был захвачен повстанцами... — «Вот этого не следовало уточнять! — запоздало сработал мозг Овсянкина. — Надо бы о нынешней миссии, и все...»
— Где? — быстро спросил Барышников.
— На той стороне, на Боковско-Каргинском... Да вы не сомневайтесь, товарищи! — Овсянкин раскрыл большой бумажник и зачем-то копался в нем, разыскивая нужную справку. — Имел я переговоры с самим Кудиновым. Штаб ихний имеет намерения сложить оружие, и, пользуясь случаем, я их уговорил прекратить активные действия, послать делегацию в Москву, лично к Ленину и Калинину.
При этих словах Овсянкин все же вручил бумагу комэску Барышникову и вытянул руки по швам.
— Куда-а? Куда-а вы их, этих... бан-ди-тов? — с непонятной яростью спросил Барышников. — Прямо к Леннну-у?
Не глядя, передал удостоверение Авраму и что-то незаметно сделал шенкелями. Конь беспокойно заработал всеми четырьмя копытами, горячась, исполняя какой-то вынужденный танец. Но этот бег на месте горячил всадника и окружающих бойцов.
— Так куда вы их? — повторил Аврам, заражаясь настроением комэска.
— Это — парламентеры, — почуя краем души худое, поспешно сказал Овсянкин. Глаза его стали еще более суровы, он оскалил крупные, прокуренные зубы со щербинами, — Вы обязаны их... и меня пропустить, так как и я, и они — без оружия. С ними решение повстанческого совета о сложении оружия и просьба о помиловании...
— Какого это со-ве-та? — удивился Аврам и бросил недоумевающий взгляд на комэска, как бы ища у него защиты и управы перед этим неслыханным святотатством.
— Так. Все ясно, — процедил сквозь зубы Барышников и кивнул Овсянкину: — Иди возьми у того повстанца белый флаг и стань тут!
— Это не повстанец, это мой ординарец, провожатый красноармеец Беспалов! — Глеб Овсянкин быстро обернулся, сообразив что-то, и крикнул с напускной веселостью в голосе: — Беспалов, давай сюда свою красноармейскую книжку!